Правовая культура В. и. с начала ее истории вплоть до падения К-поля была основана на рецепции классического римского права. Источники рим. права подразделялись на законы (имп. конституции) (leges) и сочинения классиков рим. юридической мысли (iura). Попытки систематизации правового наследия ограничивались на первых порах только законами и были результатом частной инициативы. Так, в кон. III - нач. IV в. по Р. Х. были созданы сборники имп. конституций от имп. Адриана (117-138) до кон. III в. (Codex Gregorianus) и далее до имп. Константина I (306/324-337) (т. н. Codex Hermogenianus). Однако только с принятием христианства в качестве офиц. религии и созданием христ. империи начинается история гос. кодификации рим. права. При имп. Феодосии II был составлен и издан Кодекс Феодосия (Codex Theodosianus, 429-438), в к-ром были собраны и систематизированы имп. конституции начиная с Константина I. Кодекс включает 16 тематических книг, подразделяющихся на титулы, внутри к-рых отдельные конституции расположены в хронологическом порядке. Конституции, к-рые появились после издания Кодекса Феодосия, получили название «феодосиевых» новелл (leges novellae - новые законы).
После имп. Юстиниана рецепция рим. права в Византии протекала в форме создания различных сборников, переработок, индексов, комментариев (схолий) и парафраз на греч. языке. Широкое распространение получили тематические выборки из юстиниановского законодательства - эпитомы (ἐπιτομή - выборка, сокращение) и алфавитные обзоры правовых сводов с указанием параллельных мест - синопсисы (σύνοψις - обозрение, здесь - обобщенное изложение). Во 2-й пол. VI - сер. VII в. возникли Эпитома (Синтагма) Афанасия Эмесского - сокращенный свод новелл Юстиниана I и Юстина II (ок. 577); т. н. Собрание 25 глав (Collectio XXV capitulorum); т. н. Собрание 87 глав (Collectio LXXXVII capitulorum) Иоанна III Схоластика (впосл. Патриарха К-польского, 565-577) - на основе новелл Юстиниана, касающихся церковных вопросов; т. н. Трехчастный сборник (Collectio tripartita, кон. VI в.) - греч. переработка корпуса Юстиниана; «Номоканон L титулов», «Номоканон XIV титулов» и др. сборники. Многие из них трактовали (либо исключительно, либо наряду со светским) вопросы церковного права. Определяющее влияние классического законодательства на правовую традицию не мешало, однако, появлению нек-рых новаторских черт в юридических кодексах более позднего времени: так, в уголовных статьях «Эклоги» иконоборческих императоров Льва III и Константина V (᾿Εκλογὴ τῶν νόμων, 741) введены увечащие наказания, напоминающие практику исламского шариата.
Систематизация источников права сопровождалась редакторской работой. В тексты законов нередко вносились исправления (интерполяции), к-рые затрагивали как их содержание, так и форму. В частности, систематическому редактированию подвергался язык юридических текстов. Несмотря на то что лат. термины сохранялись в визант. законодательных сборниках еще долгое время, наблюдалась тенденция к выработке собственно греч. терминологии в целях стандартизации юридического языка. Эту тенденцию наглядно демонстрируют законодательные сборники, изданные в рамках программы «очищения древних законов» (см. ст. Анакатарсис) при имп. Василии I (867-886). Завершением процесса кодификации римско-визант. права в кон. IX в. стало издание при имп. Льве VI Мудром (886-912) сборника имп. указов в 60 книгах, получившего название «Василики». К этому времени лат. язык в Византии был почти забыт, поэтому источниками «Василик», целиком составленных на греч. языке, послужили греч. переработки и парафразы кодификации Юстиниана. Идеологически и композиционно значимые начальные книги «Василик» посвящены догматам веры и организации Церкви: кн. I, как и в Кодексе Юстиниана,- Св. Троице и Православию, кн. III-V трактуют вопросы канонического права.
История кодификации показывает, что правовая традиция в Византии не сводилась к рецепции классического рим. права, но испытала опосредованное влияние со стороны Церкви. Этот синтез классического рим. права и христ. религии составляет главное своеобразие правовой системы Византии. Кодифицированное, христианизированное и переработанное в духе времени рим. право визант. периода стало называться «римско-византийским правом» или «греко-римским правом».
С возникновением Церкви появилась особая ветвь права - каноническое право. Светское и каноническое право изначально строились на различных принципах. В первые века христ. эры, когда начали вырабатываться церковные правила (каноны), рим. право уже насчитывало неск. столетий интенсивного развития - от архаичных, патриархальных форм до сложных правовых установлений и институтов, регулирующих комплекс социальных отношений развитого рабовладельческого общества. В основу рим. права под влиянием классической греч. философии была положена идея «естественного права» (ius naturale) и принципы «справедливости» (aequitas) и «человечности» (humanitas). Мотивы и представления, выходящие за пределы повседневной (гл. обр. экономической) деятельности, в светском праве отсутствовали. С др. стороны, сложность регулируемых светским правом товарно-денежных, имущественных, семейных и др. отношений требовала четкости терминов, системности и в то же время гибкости правовых норм. Вековая аналитическая работа рим. юристов, вооруженных категориальным аппаратом античной философии, придала светскому праву системность и логическую стройность. Каноническое право, наоборот, изначально было призвано регулировать преимущественно духовные вопросы, имеющие прямое отношение к спасению души и вечной жизни (подтверждением этому является частое цитирование Свящ. Писания в церковных канонах). Оно не могло опираться на принципы формальной логики, как классическое рим. право, поскольку во многом основывалось на понятиях, не поддающихся рациональному определению. В каноническом праве центральное место занимало понятие Церкви. Церковь во главе с Иисусом Христом - богоустановленный, св. институт, объединяющий земные и небесные иерархии, водительствуемый Св. Духом, промыслительно исполняющий в истории человечества миссию спасения. Земная Церковь представляет собой сообщество верных (fideles; πιστοί), жизнь к-рого регулируется каноническим правом. Что же касается «неверных», то они входят в компетенцию канонического права только в случае их обращения (для отлученных и отступников - после покаяния). Определения канонического права опираются не столько на эллинистические идеи «справедливости» или «человечности», сколько на идею христ. любви; высшим источником канонического права является воля Св. Духа, выражаемая соборным волеизъявлением Церкви. Церковные каноны оперируют не только юридическими, но и религ. и моральными понятиями: «благо», «правильное», «подобающее», «достойное», «святость», «грех» и т. п.
В церковном праве каноны, утвержденные соборным решением (особенно если это было решение Вселенского Собора), признавались богодухновенными и приобретали вечную правовую силу (Eisag. III 7; Basilic. V 3. 1). В светском праве Византии высшей правовой (законодательной, судебной и апелляционной) инстанцией был император (CJ I 14. 1; 12). Согласно классической сентенции великого рим. юриста Ульпиана (II-III вв.), «то, что постановил принцепс, имеет силу закона» (quod principi placuit, legis habet vigorem - Dig. I 4. 1). Однако источником права признавался рим. народ, к-рый делегирует принцепсу (императору) высшие правомочия (imperium et potestatem) посредством «царского закона» (Ibidem; ср.: конституция Deo auctore, 7). В каноническом праве источником права является соборное сообщество верующих, водимое Св. Духом,- Церковь. С течением времени в визант. гос. идеологии наблюдалась тенденция провозглашать Божественную волю источником не только церковных канонов, но и законов гос-ва (Eisag. Prooem. 22; I 1). Однако в Церкви, признающей божественное происхождение только самого института власти (Рим 13. 1-7), но не конкретных властных персон или их постановлений, данный взгляд не нашел признания.
Несмотря на то что вся правотворческая деятельность в империи находилась под контролем императора, каноническое право сохранило в рамках этой системы определенную автономию, к-рая проявилась в различии церковной и светской юрисдикции.
Фундаментальные институциональные различия между Церковью и гос-вом были закреплены разделением юрисдикции на светскую и церковную. Наряду с обычными судами со времени правления имп. Юстиниана по нач. XIII в. был имп. суд на ипподроме, служивший высшей инстанцией по делам светского характера (Медведев. 1991. С. 298). В то же время в К-поле существовал высший Патриарший суд, в к-ром разбирались тяжбы с участием архиереев (Халк. 9; 17). Для разрешения споров между клириками на местах и по вопросам, связанным с верой, Церковью и культом, существовал суд местного епископа (audientia episcopalis), упоминавшийся уже в IV в. (Euseb. Vita Const. IV 27; Const. Ap. II 12.1; ср. также: CJ I 3. 25; I 4; Novell. Just. 79; 83. Prooem.; 123. 21. Prooem.; Ehrhardt. 1955. S. 170; Τρωιάνος. 1999. Σ. 25). Если тяжба с участем клириков касалась денежно-имущественных вопросов, то тяжущиеся стороны также должны были получить приговор местного епископа (в столице - Патриарха К-поля), к-рый затем приводился в исполнение гос. чиновником; только в случае невозможности или нежелания одной из сторон сделать это допускался суд имп. наместника (в столице - префекта претория). Неск. особняком в юридической традиции стоит новелла имп. Ираклия 629 г., утвердившая принцип «истец следует юрисдикции ответчика» (τὸν ἄκτορα τὸν τοῦ ῥέου μεταδιώκειν φόρον - Novell. Heracl. a. 629: Rhalles, Potles. T. 5. P. 228). Светский суд над клириком или епископом допускался также в том случае, если он подвергался судебному преследованию в столице, находясь вдали от своей епархии (Novell. Just. 123. 24; Novell. Herakl. a. 629). Уголовные процессы с участием клириков должны были рассматриваться епископом (Патриархом), к-рый в случае доказательства вины клирика мог извергнуть его из сана, после чего за дело брались гражданские судьи или наместник провинции (Novell. Just. 83. 1; 123. 21. 1; Nov. Herakl. a. 629). Иски клириков против епископов (своей или др. епархии) по церковным делам разбирались епархиальным Собором (Конст. 6; Халк. 9; 17), а споры между епископами - экзархом диоцеза или Патриаршим судом в К-поле (Там же; Novell. Just. 123. 22).
Нарушение клириками церковной юрисдикции и попытки прибегнуть к помощи светских властей сурово карались (Апост. 39; Конст. 6; Лаод. 57; Антиох. 5, 11, 12; Карф. 15, 62, 104; Eisag. XI 11). Однако и светские власти (включая императора) могли лишь ограниченно влиять на церковные дела. Так, когда имп. Феодосий I Великий (379-395) пригрозил еп. К-польскому Димофилу (арианину) запретить его в служении, последний заявил, что власть императора простирается только на церковные здания, и стал служить литургию под открытым небом (Болотов. Лекции. Т. 4. С. 108).
Светское право строго преследовало отступления от правосл. (кафолического) христианства (ереси, секты, расколы) как общественно опасные деяния, но не вмешивалось в юрисдикцию Церкви (Novell. Just. 79. 1; 83. 1; 123. 21. 2). Согласно «Эклоге», христиане, отпавшие от веры в плену и вернувшиеся домой, не наказывались в уголовном порядке, а передавались Церкви на покаяние (Экл. XVII 6). «Исагога» (Εἰσαγωγή, 885/6 г.) назначает пресвитерам и диаконам за лжесвидетельство, не подкрепленное клятвой, трехгодичный срок запрещения в служении и покаяния в мон-ре (Eisag. IX 12). По делам, касающимся вероисповедных и дисциплинарных вопросов, церковной юрисдикции теоретически подлежали все миряне, включая императора. Вместе с тем, по крайней мере на практике, церковные наказания обычно не распространялись на императора, членов его семьи и приближенных (одно из редких исключений - епитимия, наложенная в 906 при Патриархе К-польском Николае I Мистике на имп. Льва VI за его неканонический 4-й брак). В одной анонимной имп. новелле принцип неподсудности императора Церкви даже сформулирован эксплицитно: «Наш дворец и казна не подлежат каноническим (т. е. церковным) законам» (νόμοις κανονικοῖς) (Burgmann. Palatium. S. 20, 24).
С различием юрисдикций было связано и то обстоятельство, что членам церковного клира было запрещено заниматься любой деятельностью светского характера (Апост. 6, 44, 81, 83; I Ник. 17; Халк. 3; Трул. 10; Лаод. 4; Карф. 5, 16, 19; Novell. Just. 123. 4, 6-7). Так, клирики не могли выступать офиц. адвокатами в светском суде. Со временем, когда профессия адвоката стала свободной, это правило могло нарушаться (напр., у Патриарха Луки Хрисоверга (1157-1169/70) возник конфликт с неким диаконом, к-рый намеревался выступить защитником в имп. суде - Медведев. 1989. С. 236).
Несмотря на различие церковной и светской юрисдикций, представление о фундаментальном родстве и общих задачах светского и канонического права (Stolte. 1991. S. 242) приводило к тому, что уже в IX в. церковная власть в лице Патриарха Фотия принимала активное участие в составлении офиц. законодательных сборников. Юридическая образованность и осведомленность не только в церковном, но и в светском праве была важным требованием для кандидатов на Патриарший престол. Юристами по образованию и первоначальному роду деятельности были Патриарх К-польский Иоанн III Схоластик (VI в.) и Патриарх Антиохийский Феодор IV Вальсамон (XII в.); юрист и буд. Патриарх Иоанн VIII Ксифилин исполнял при имп. Константине IX Мономахе (1042-1055) особую гос. должность номофилакса - хранителя законов (Медведев. 1989. С. 238).
В период поздней империи Церковь начала играть важную роль в гражданском управлении и правосудии. В XIV-XV вв. К-польские Патриархи вели интенсивную судебную деятельность в области семейного, наследственного и брачного права, о чем свидетельствует Патриарший регистр 1315-1401 гг. и многочисленные сборники церковного и гражданского права (Darrouzès. Le registre synodal). В 1296 г. имп. Андроник II Палеолог (1282-1328) издал хрисовул о создании института 12 присяжных «вселенских судей ромеев» (οἱ καθολικοὶ κριταὶ τῶν ῾Ρωμαίων), в число к-рых должны были войти не только светские, но и духовные лица - архиереи (Reg. Imp. N 2183, 2188). Юрисдикция «вселенских судей» простиралась даже на императора и членов его семьи. Т. о., принцип неподсудности императора был впервые официально признан недействительным (по крайней мере в теории). С учреждением коллегии «вселенских судей» был создан особый имп. (светский) суд высшей и низшей инстанции с участием церковных иерархов. Поскольку данная реформа не удалась из-за невозможности рассмотреть в разумные сроки огромное количество дел, в 1329 г. внук Андроника II, имп. Андроник III Палеолог (1328-1341), учредил новый «вселенский суд» из 4 судей. В первом составе нового суда был один митрополит и один диакон (Ibid. N 2743, 2747, 2805, 2806). В одном из указов Андроника III прямо определяется участие Церкви в отправлении светского правосудия: «Вселенские судьи ромеев избраны и поставлены святою Церковью Божией и моей царственностью» (Ibid. N 2747, 2805). Местом заседаний «вселенского суда» был избран храм Св. Софии в К-поле (Медведев. 1991. С. 300-302).
В первые века христианства светское и церковное право развивались независимо друг от друга. Пока язычество оставалось гос. религией, Церковь дистанцировалась от светской власти. Однако, после того как христианство приобрело статус религии, к-рой покровительствует император (с Константина Великого), а затем и гос. религии (с Феодосия I), началось постепенное проникновение христ. элементов в правовую систему, унаследованную от рим. государственности. С IV в. светское право официально признает святость христ. религии и гос. статус Церкви (см. разд. Империя и Церковь). В условиях, когда глава гос-ва, император, также был членом Церкви и вместе с нею заботился о духовном благе подданных, прежнее дистанцирование Церкви от мирской власти потеряло смысл. Императоры стали присутствовать на Вселенских Соборах и утверждать их решения, ставя тем самым их исполнение под защиту гос. власти (первый известный пример - эдикт Феодосия I от 30 авг. 381, утверждающий решения II Вселенского Собора: CTh XVI 1. 3).
Мн. церковные каноны регулируют взаимоотношения Церкви с высшими светскими властями (Апост. 84, Трул. 69, Антиох. 11-12, Карф. 58-64, 75, 82, 84-85, 93, 96-97, 102, 104, 106, Сард. 7-9, комм. Феодора Вальсамона к Апост. 16). С др. стороны, гос. законы христ. империи начинают рассматривать церковную общину как юридическое лицо (persona incerta). Уже при Константине Великом церковная община могла выступать в роли законного наследника завещанного ей имущества (CJ I 2. 1, 321 г.). Тогда же впервые выделяются гос. субсидии на содержание дев, посвятивших себя Богу, и церковных вдовиц (Theodoret. Hist. eccl. I 11. 2), вводится право освобождения рабов в Церкви (manumissio in ecclesia - CJ 13, 316 и 321 гг.; широко распространившись в Италии, оно затем было введено и в африканских епархиях, ср. Карф. 75 и 93) и др. (см.: Ehrhardt. 1955. S. 179). Церковь также получает от гос-ва средства на помощь бедным (CJ I 2. 12, 451 г.). В 321 г. воскресенье (dies solis) официально признано религ. праздником и днем отдыха (CTh II 8. 1; CJ III 12. 2; Euseb. Vita Const. IV 18; 33; см.: Ehrhardt. 1955. S. 170, 179-181).
Уже в V в. церковные каноны приблизились по своему статусу к законам гос-ва. Так, зап. имп. Валентиниан III законом от 451 г. объявил недействительными ранее изданные законы (pragmaticae sanctiones), противоречащие церковным канонам (CJ I 2. 12; ср. Эфес. 8). В VI в. Юстиниан окончательно придал церковным канонам (прежде всего канонам Вселенских Соборов) силу гос. закона (CJ I 3. 44; Novell. Just. 6. 1. 8; 131. 1; см.: Biondi. 1954. P. 196). В интерпретации «Номоканона XIV титулов» именно законы следуют канонам, а не наоборот (Nomocan. XIV tit., I 2; см.: Нарбеков. 1899. С. 47; Stolte. 1991. S. 233). Это мнение разделяли и великие визант. канонисты XII в. Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон (Rhalles, Potles. T. 1. P. 57-58, 60, 68; см.: Stolte. 1991. S. 234-235).
С принятием христианства в систему светского права вводятся новые элементы. Так, в дополнение к светским законам (leges civiles) и церковным канонам (sacri canones, sacrae regulae) появился новый тип имп. конституций - «божественные законы» (leges divinae; θεῖοι νόμοι), т. е. имп. постановления о Церкви. В преамбулах к 6-й и 137-й новеллам Юстиниана I провозглашается, что император обязан заботиться о хранении истинных догматов веры и чести священников, наблюдать за исполнением не только общегражданских (νόμοι πολιτικοί) и «божественных» (νόμοι θεῖοι) законов, но и церковных канонов. В конституции Константина Великого от 326 г. зафиксирован особый термин - «кафолический закон» (catholica lex), соблюдающие к-рый противопоставлены «еретикам» (haereticos) (CJ I 5. 1; ср.: lex Iudaica - Ibid. I 9. 4-5). Юстиниан официально объявил долгом императора подражание Христу и Его «снисхождению» (humilitas, συγκατάβασις) (CJ I 1. 6). Имп. законы не только осуществляют всестороннее регулирование церковной жизни, но и трактуют (в соответствии с решениями Соборов) богословские вопросы (CJ I 1. 5; 6; I 5. 18 и др.; Eisag. II 5).
Сильное влияние канонического права отмечается в новеллах имп. Ираклия от 612, 617, 619 и 629 гг., имп. Ирины между 780-790 и 797-802 гг., иконоборца Льва V и его сына Константина 819/20 г. (Reg. Imp. N 165, 175, 199, 212, 338, 358, 359; Τρωιάνος. 1999. Σ. 104-105). Активную законотворческую деятельность развил имп. Лев VI Мудрый (886-912), из 113 новелл к-рого 35 посвящены Церкви, в частности вопросам приспособления светского права к соборным канонам VII-VIII вв., не учтенным в юстиниановском законодательстве (Τρωιάνος. 1999. Σ. 160-167; Stolte. 1991. S. 233, Anm. 5). Тесная связь с каноническим правом также в новеллах имп. Исаака I Комнина (1057-1059) и Константина X Дуки (1059-1067) (Reg. Imp. N 943, 944, 961), Никифора III Вотаниата (1078-1081) (Ibid. N 1048), Алексея I Комнина (1081-1118) (Ibid. N 1085, 1116, 1167, 1168b, 1177, 1214b), Мануила I Комнина (1143-1180) (Ibid. N 1333а, 1372, 1468) (Τρωιάνος. 1999. Σ. 167-170; Соколов. 1907). Следует упомянуть также новеллу Андроника II Палеолога (1282-1328) о запрете кандидату в епископы делать подарки участвующим в его поставлении архиереям (Reg. Imp. N 2159 - ср.: каноны Халк. 2 и Трул. 22) и новеллу Андроника III, в к-рой наряду с вопросами наследственного, процессуального, уголовного, брачного и договорного права трактуются вопросы церковной дисциплины (Ibid. N 2295).
Взаимодействие канонического и светского права не ограничивалось влиянием первого на второе. Светское право в свою очередь также сыграло определенную роль в формировании церковных институтов. Так, по-видимому, влиянием светского права можно объяснить появление в Церкви института апелляционного суда (Ант. 12, Сард. 3-5; Халк. 9, 17; см.: Troianos. Der Apostolische Stuhl. S. 252-253).
Появление нового юридического жанра - имп. «божественных законов», касающихся Церкви,- неизбежно должно было поставить перед церковными властями проблему сбора и тематической классификации (кодификации) юридического материала, относящегося к церковным делам. С кон. VI в. в церковно-канонической книжности распространяется новый тип сборника, объединяющий соборные и святоотеческие каноны с имп. законодательством о Церкви - номоканоны (от греч. νόμος - закон и κανών - канон, правило). Наиболее важными из них были т. н. «Номоканон L титулов» и «Номоканон XIV титулов» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 142-145). Визант. канонисты XII в. Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон в своих толкованиях церковных канонов часто обращались к материалу светского права (Stolte. 1991. S. 241-242).
В XIII-XV вв. Церковь начинает играть активную роль в гос. управлении и судопроизводстве. Усиление юридической и судебной роли Церкви нашло свое отражение не только в адм. реформах, но и в особенностях юридической книжности того времени. Так, составитель юридического сборника XIII-XIV вв., известного как «Пространный Прохирон» (Prochiron auctum), находился под заметным влиянием визант. канонистов XII-XIII вв. (Медведев. 1991. С. 303). Судья из Фессалоники Константин Арменопул, составивший в 1345 г. юридическую компиляцию «Шестикнижие» (῾Εξάβιβλος), включил в нее титулы «О завещании епископов и монахов», «О рукоположении епископов и священников» и др., относящиеся к каноническому праву. Большое место занимает светское и каноническое право в юридических сборниках современника Арменопула иером. из Фессалоники Матфея Властаря, к-рый составил «Алфавитную синтагму» канонов с традиц. прологом «О православной вере» и значительными вставками из светского законодательства, придающими этому труду характер номоканона.
. В светском праве Византии были предусмотрены ограничения в правах для лиц, не являющихся членами Церкви,- еретиков, раскольников, отступников, отлученных (CJ I 7; Novell. Just. 115. 3. 14; Proch. 33. 13-15; см. также ст. Апостасия). Отступники от христианства лишались права выступать свидетелями в суде, наследовать по завещанию, совершать акт дарения, а отпавшие от христианства в иудаизм наказывались конфискацией имущества (CJ I 7. 1; 3). Запрещалось любое отчуждение (продажа, дарение и т. д.) имущества правосл. общин в пользу еретиков или иноверцев (CJ I 5. 10; 18; Novell. Just. 131. 14). Еретики лишались права занимать офиц. должности, быть адвокатами и участвовать в местном самоуправлении (CJ I 5. 12. 9-12; Novell. Just. 15; 37. 5-6). Дети правосл. родителей, ставшие еретиками, получали юридический статус «неблагодарных» с вытекающими из этого последствиями, предусмотренными рим. наследственным правом (Novell. Just. 115. 3. 14). Имущество еретиков наследовалось независимо от их последней воли только их правосл. детьми или родственниками, а при отсутствии таковых отходило гос-ву (CJ I 5. 18. 6-7; Novell. Just. 115. 3. 14; 4. 8).
В области семейного законодательства влияние христианства и Церкви было не менее сильным, чем в вещном праве. Уже при имп. Константине Великом были приняты законы, приводившие семейные отношения в соответствие с нормами христ. нравственности: отменено действие закона против безбрачных и бездетных (Euseb. Vita Const. IV 26; C Th VIII 16. 1; CJ VIII 58. 1), приняты меры против конкубината (CJ V 26. 1; 27. 1, 5), установлена полная гражданская правоспособность женщин с 18 лет (CTh II 17. 1; CJ II 45. 2) и ограничена возможность развода (CTh III 16. 1). При имп. Юстиниане I введен запрет брака между духовными чадами и родителями (CJ V 4 26. 2; 530 г.), позднее распространенный также на брак духовных родителей с физическими родителями новокрещеного (Трул. 53; см.: Τρωιάνος. 1992. S. 29). Вопрос о допустимости браков в зависимости от степени родства впосл. стал одной из распространенных тем визант. трактатов по каноническому праву (Суворов. 2004. 330-332).
Были запрещены браки между христианами и иудеями (CJ I 9. 6; Халк. 14), а также между православными и еретиками (Лаод. 31). Женам еретиков, к-рые сами привержены ереси, запрещалось получать приданое и пользоваться связанными с ним преимуществами вплоть до отказа от ереси (Novell. Just. 109). При уклонении одного из супругов в ересь брак подлежал расторжению. Если же один из супругов, живших ранее вне веры и Церкви, обращался в Православие, такой брак предписывалось сохранить согласно указанию св. ап. Павла: «Неверующий муж освящается женою верующею» (1 Кор 7. 14; Трул. 72). Детей, родившихся от смешанного брака, следовало крестить в правосл. церкви (Халк. 14; CJ I 5. 18. 8; см.: Нарбеков. 1899. С. 452-456).
Согласно каноническому праву, из церковнослужителей могли вступать в брак после рукоположения только чтецы (анагносты) и поющие на клиросе (псалты) (Апост. 26; Трул. 6, 12, 13; Неокес. 1; Карф. 20, 34(25) - прочие (диаконы и священники) имели право жениться лишь до рукоположения (Трул. 6). В Зап. Церкви постепенно был введен целибат, прежде всего для епископов. На Карфагенском Соборе (419) епископам предписывалось воздержание от своих жен (Карф. 34(25): «И да будут яко не имеющие их»). В юстиниановой новелле 6. 1. 3 содержится иное предписание: кандидат в епископы должен быть либо неженатым, либо женатым на женщине «от ее девичества». Вопросы семейной жизни духовенства подробно регламентировал Трулльский (Пято-Шестой Вселенский) Собор 691-692 гг., оказавший затем значительное влияние на имперское законодательство о браке (напр., в «Эклоге») (Τρωιάνος. 1992. Σ. 28-29); на этом Соборе был определен целибат для епископата (Трул. 12, 48). Клирикам запрещалось также вступать в брак с иноверцами или еретиками, если только последние не пообещают перейти в Православие (Халк. 14; Лаод. 10; Карф. 21).
Новелла Юстиниана 137. 10, а за ней и «Частная пространная Эклога» (Ecloga privata aucta, II 16, 19), возникшая предположительно между 829 и 870 гг. в Юж. Италии, предусматривают уход в мон-рь как причину расторжения брака, заключенного либо по устному, либо по письменному соглашению (Schoell, Kroll. Novellae. P. 650; Zachariä v. Lingenthal. 1865. S. 13, 14; ср.: Медведев. 1989. С. 226).
Христианизация частного права происходила не только на содержательном, но и на формальном уровне, проявляясь, напр., в использовании Свящ. Писания в правовых текстах. Так, в порядке частной инициативы составляются такие юридические сборники, как Закон Моисеев (Νόμος Μωσαϊκός), целиком основанный на древнеиудейском законодательстве ВЗ. В светских законодательных сборниках (напр., в «Эклоге») появляются цитаты из Свящ. Писания (Медведев. 1984. С. 369).
Визант. христ. гос-во боролось с язычниками и еретиками при помощи как адм., так и уголовных наказаний. Уже имп. Константин Великий принимал меры против языческих культов (Euseb. Vita Const. IV 25) и гаданий (CTh IX 16. 1-2); он же позаботился о том, чтобы иудеи, переходящие в христианство, не подвергались преследованиям со стороны своих бывш. единоверцев - в противном случае последних следовало сжечь на костре (CTh XVI 8. 1; CJ I 9. 3) (см.: Ehrhardt. 1955. S. 165-182). Язычникам и иудеям запрещалось под угрозой крупного штрафа иметь рабов-христиан, а за обрезание раба-христианина хозяину-иудею грозила смертная казнь (Euseb. Vita Const. IV 27; CJ I 10; Novell. Just. 37. 7 - обрезание рабов как условие вкушения ими евр. пасхи упоминается в ВЗ (Исх 12. 44), ср.: Ehrhardt. 1955. S. 181-183). Начиная с 354 г. регулярно издаются эдикты, налагающие запрет на языческие культы под страхом смерти (gladio ultore) (CJ I 11). Казнь полагалась также за возвращение к языческим обрядам после принятия Крещения (Proch. 39. 33).
Для отступников от христианства, еретиков и сектантов первоначально предусматривались адм. наказания - штрафы и др. поборы в пользу гос-ва (CJ I 5. 1; 7. 1). С 380 г. еретики и сектанты подвергаются уголовным наказаниям. Под страхом смерти им было запрещено устраивать собрания, рукополагать священников, крестить, участвовать в хозяйственной деятельности (CJ I 5. 14). Категорически запрещалось допускать их в черту города (CTh XIV 5. 6.; XVI 5. 14; 15; 65; CJ I 1. 2). Места их собраний - будь то общеcтвенные или частные здания - подлежали конфискации в пользу Церкви (CJ I 5. 3). «Исагога» запрещает еретикам, иудеям и язычникам исполнять гражданские и военные должности, фактически лишая их большей части гражданских прав (ἐσχάτως ἀτιμοῦνται) (Eisag. 9. 13). Суровым преследованиям подвергались приверженцы манихейства, расследования против них не имели срока давности (CJ I 5. 4, 5). Манихеям, перешедшим в христианство, а потом вновь вернувшимся к своим обрядам, полагалась смертная казнь (CJ I 5. 16; Basilic. I 1. 31; Proch. 39. 28). Манихейство, как и церковный раскол, приравнивалось к гос. преступлению (publicum crimen). Cмертную казнь манихеям и монтанистам предписывали «Эклога» (Ecl. 17. 52) и «Прохирон» (Proch. 39. 28-29). Участникам раскола донатистов закон назначал ссылку с лишением имущества и конфискацией церковных построек, а за упорство в расколе - крупные штрафы (для чиновников) или побиение палками (для частных лиц и рабов). Раскольникам запрещалось занимать гос. должности, заключать контракты, выступать свидетелями на суде (CTh XVI 5. 52; 54; CJ I 5. 4; ср. Апост. 75).
Вводная конституция к «Дигестам» имп. Юстиниана декларирует способность законов упорядочивать как «человеческие», так и «божественные» дела (Deo auctore 1). В гос. идеологии Византии наблюдалась тенденция ставить императора над Церковью, объявляя его «наместником Христа», «архиереем, пусть и не служащим» и т. п. (Остроумов. 1893. С. 462-463; Медведев. 2001. С. 75-79). Вместе с тем широкие полномочия К-польских Патриархов в решении церковных вопросов и их общественный авторитет доставляли немало проблем императорам, если они осмеливались нарушить церковные каноны. Влияние императора на дела Церкви было хоть и велико, но не безгранично. В каноническом праве высшим юридическим авторитетом обладал не император, а Вселенский Собор. Император в отношении Церкви выступал de iure как надзирающая и координирующая, но не как руководящая инстанция. Вместе с Патриархом он был обязан следить за соблюдением канонов, однако не имел права издавать, отменять и толковать каноны и не мог без санкции митрополита принимать от клириков прошения и выступать в роли посредника или судьи по церковным вопросам (ср.: Халк. 9; Антиох. 11, 12; Сард. 7-9; Карф. 73, 119). Роль императора в Церкви ограничивалась лишь неск. (хотя и весьма важными) адм. функциями: он утверждал кандидатов на Патриаршие престолы, созывал Вселенские Соборы, утверждал соборные постановления (Joannou. 1962. P. 509-511; RegImp. N 2108, 2139), подкреплял особыми законами действенность церковных канонов (Novell. Just. 137. 4), мог менять церковно-адм. структуру, присваивая ранги епископиям и митрополиям (CJ I 2. 6; Халк. 12; Трул. 38; RegImp. N 1897a, 2109, 2232, 2234, 2235, 2270). Император также мог поручить епископу или гос. чиновнику разобрать то или иное спорное дело, касающееся Церкви (Карф. 104; Novell. Just. 123. 8; RegImp. N 2153). В особых случаях императоры брали на себя и ряд адм. функций церковных властей: назначение митрополитов (Reg. Imp. N 2091), вызов митрополитов в столицу на Патриарший суд (Ibid. N 2132), переподчинение мон-рей (Ibid. N 2141, 2179, 2179). Поскольку Церковь не имела собственного карательного аппарата, император выступал также в роли инстанции, защищающей интересы Церкви методами принуждения (Медведев. 2001. 75). Однако деятельность императора в поддержку правосл. веры и Церкви подробно не регламентировалась, а потому нередко носила характер импровизации. Ни церковные каноны, ни светские законы ничего не говорят о праве императора толковать основы христ. вероучения и навязывать эти толкования Церкви. Тем не менее произвольное вмешательство императоров в богословские споры периода Вселенских Соборов на стороне одной из партий имело место и нередко приводило к временному торжеству еретических догматов.
К-польский Патриарх был не только Предстоятелем своего Патриархата, но со времени правления имп. Зинона, а затем Юстиниана I считался руководителем всех церковных дел в империи (CJ I 2. 16; 24) и (в идеале) духовным наставником императора. Имп. Юстиниану принадлежит и первая формулировка принципа «симфонии» в преамбуле к 6-й новелле: гармоничное сотрудничество светской и духовной властей. Тот же принцип согласия царской и патриаршей власти эксплицитно сформулирован в «Исагоге» (Eisag. 3. 8) и повторен позднее в «Алфавитной синтагме» Матфея Властаря (XIV в.) (ср.: Медведев. 2001. 72-74).
Впервые в визант. светском праве разд. «О патриархе» появляется в «Исагоге» - офиц. законодательном сборнике, написанном при участии Патриарха Фотия (858-867, 877-886). Здесь Патриарх именуется «живым и одушевленным образом (εἰκών) Христа, словами и делами изобразующим Истину» (Eisag. 3. 1). Правом и обязанностью Патриарха является выступление перед императором в защиту Православия. Только Патриарх имел право толковать церковные каноны, принимать в лоно Церкви кающихся еретиков и отступников либо поручать это др. лицам (Eisag. 3. 4, 5, 11).
Имп. Юстиниан I в CJ. I 1. 7 и Nov. 131. 2 отдает Римскому папе первенство перед Патриархом К-поля. В то же время в распоряжениях имп. Зинона от 477 г. (CJ. I 2. 16) и Юстиниана I от 530 г. (CJ I 2. 24) Великая Церковь К-поля названа «матерью православной религии всех христиан» и «главой всех прочих (церквей)», ее привилегии «относительно поставлений епископов и права восседания впереди прочих» (super... iure ante alios residendi) подтверждаются «на вечные времена» (in perpetuum) (ср. Нарбеков. 1899. С. 55). С кон. IV в. соборные правила (Конст. 3) признают почетное старшинство К-польского престола «после епископа Рима»; Халк. 28 и Трул. 36 добавляют, что утверждение за К-польской кафедрой «равных привилегий» (ἴσα πρεσβεῖα) с кафедрой «старого Рима» мотивируется столичным статусом обоих городов. Это равенство подкреплялось правом К-польского архиепископа поставлять митрополитов в Асийский, Понтийский и Фракийский диоцезы (Халк. 28). Еще ранее указом Феодосия II от 421 г. (CTh I 2. 6) юрисдикции К-поля была подчинена церковная организация провинции Иллирик; данное положение, не признанное Римом, закрепил иконоборческий имп. Лев III Исавр (717-741).
Согласно Халк. 9 и 17, К-польский Патриарх наряду с экзархом диоцеза имел право окончательного судебного решения в спорах между епископами одной епархии, т. е. выступал как высшая апелляционная инстанция. Эти полномочия К-польского Патриарха со ссылкой на каноны и «божественные законы» были подтверждены и распространены на все части империи в «Исагоге» (Eis. 3. 9-10; ср. Τρωιάνος. Μέγας Θώτιος. Σ. 499). Рим. епископ, согласно Сард. 3-5, также мог выступать в качестве апелляционной инстанции (Troianos. 1991. S. 251-255).
Происходившее в ср. века активное вовлечение слав. стран в культурную орбиту Византии выражалось, помимо прочего, в интенсивной деятельности по переводу визант. сборников канонического и светского права на слав. язык. Эта деятельность началась уже во время моравской миссии святых Константина-Кирилла и Мефодия (863-885) и продолжалась у юж. славян до сер. XIV в., а на Руси вплоть до кон. XVII в. Главная роль в рецепции визант. права у славян принадлежала юридическим сборникам - кормчим книгам (иногда называемым также «номоканонами»). В силу того обстоятельства, что церковная жизнь в Византии регулировалась как светским, так и каноническим правом, создатели кормчих использовали для своих целей тексты обеих правовых традиций.
Так же как в Византии, у славян существовало разделение церковной и светской юрисдикции. В Церкви действовали епископские (митрополичьи) суды, приговоры к-рых выносились на основании кормчих книг. В юрисдикции Церкви находились дела, касающиеся клириков и др. «церковных людей» - вдовиц, монахов, зависимых крестьян. Кроме того, церковный суд мог рассматривать дела мирян, если они относились к вероисповедным и церковно-дисциплинарным вопросам и христ. морали. Дела о заключении и расторжении браков также подлежали церковной юрисдикции. Иногда в виде исключения юрисдикция Церкви могла распространяться на традиционно светские области права, такие как внешняя политика или уголовный процесс (в частности, дела о поджоге, краже урожая или одежды) (Щапов. 1971. С. 75; он же. 1976. С. 88-89; Pantazopoulos. 1984. P. 42-43; Щапов. 1989. С. 99). С течением времени римско-визант. и (в меньшей мере) церковное законодательство начинают проникать и в светские юридические книги славян, занимая в них почетное первое место. Старые правовые кодексы («Русская Правда», княжеские уставы и т. п.) также переписывались в составе слав. номоканонов, но занимали в них последние листы. Иногда переводы визант. юридических текстов объединялись с памятниками местного права в рамках особых редакций, образуя замысловатое переплетение правовых норм различного происхождения (Пространная ред. «Закона Судного людем», частично слав. Эклога», сборники епитимий и т. п.).
В целом заимствованное (визант.) право играло в правосл. странах Юж. и Вост. Европы двоякую роль. С одной стороны, оно представляло собой образцовую юридическую модель, на к-рую ориентировалось местное законодательство (Burgmann. 1996. S. 286-287). С др., нормы визант. права могли в особых случаях находить свое применение в местном судопроизводстве и проникать в правовые сборники общегос. или местного значения («Мерило праведное», Пространная редакция «Закона Судного людем», кормчие книги).
Рецепция римско-визант. права у славян началась на исходе IX в. в Моравии и в X в. была продолжена в Болгарии. Около сер. XI в. переводные юридические сборники проникают на Русь (Burgmann. 1991). Первым сборником визант. светского права, переведенным на слав. язык, была «Эклога» императоров Льва III и Константина V (741), содержащая нормы брачного, наследственного, вещного, процессуального и уголовного права (Burgmann. Ecloga. S. 672; Τρωιάνος. 1999. Σ. 112-119). Ряд титулов и глав «Эклоги» был переведен в Моравии св. Мефодием (см.: Максимович. 2002) и сохранился в рус. кормчих книгах под названием «Закон Судный людем» (изд.: Тихомиров, Милов. 1961; Vašica. 1971). При этом греч. оригинал был местами изменен, слишком строгие наказания (в т. ч. увечья) заменены более мягкими, за ряд проступков назначается церковное покаяние. В Моравии св. Мефодий перевел также сборник канонов в 50 титулах Иоанна Схоластика. Мефодиевские юридические переводы сохранились только в рус. рукописях XIII-XVII вв., и, возможно, были доставлены на Русь уже в XI в. непосредственно от зап. славян. На Руси возникли Пространная и Сводная редакции «Закона Судного людем» (изд.: Тихомиров, Милов. 1961). В сер. XVII в. мефодиевская (краткая) редакция «Закона Судного людем» была включена в Печатную Кормчую в качестве 46-й главы (Žužek. 1964. P. 85-86).
Дальнейший этап рецепции «Эклоги» у славян связан с ее полным переводом в Болгарии, возможно при царе Симеоне (893-927). Этот полный перевод «Эклоги» был, вероятно, принесен на Русь болг. духовенством после разгрома Болгарии Византией (1014) и сохранился только в рус. списках. По мнению Л. В. Милова полный перевод «Эклоги» был сделан в XI в. на Руси (Милов. 1976. 1984). Вместе с «Законом Судным людем» слав. «Эклога» была включена в кон. XIII в. в офиц. (по мнению акад. М. Н. Тихомирова) правовой кодекс Сев.-Вост. Руси «Мерило праведное» (изд.: Тихомиров. 1961. С. 334-393), а в сер. XVII в.- в Печатную Кормчую.
Неск. фрагментов «Эклоги» «О послусех» (т. е. свидетелях) вошли в рус. правовой сб. XIII в. «Книги законные» (Ecl. 14. 8; 14. 1; 14. 2-5; ср.: Павлов. 1885. С. 86-87, 90; Милов. 1984). Еще один фрагмент о запрещенных браках (Ecl. 2. 2) в версии, близкой к болг. переводу, вошел в дополнительные статьи Древнеславянской кормчей без толкований (изд.: Бенешевич. 1987. С. 51-52).
Др. визант. сборником, нашедшим популярность у славян, было т. н. «Собрание 87 глав» (Collectio LXXXVII capitulorum), представлявшее собой тематическую выборку из новелл Юстиниана, относящихся к Церкви. Автором «Собрания» считается Иоанн Схоластик. Перевод на слав. язык был сделан в Болгарии, вероятно, в X в., оригиналом послужила рукопись, содержащая дополнительные 6 глав, вслед. чего у славян данное собрание насчитывает не 87, а 93 главы (Vašica. 1959). В XI в. сборник попадает на Русь вместе с Древнеславянской кормчей без толкований. Как и последняя, слав. «Собрание 87 (93) глав» сохранилось в рус. «Ефремовском» кодексе XII в. и в ряде позднейших списков (изд.: Бенешевич. 1907. С. 739-837). В кон. XIII или нач. XIV в. в Сев.-Вост. Руси фрагменты «Собрания 87 (93) глав» были включены в Устюжскую кормчую (Maksimovič. 1998. S. 480. № 24, 26).
В нач. XIII в. в связи с образованием автокефальной Сербской Церкви при свт. Савве Сербском (возможно, еще раньше на Афоне) был сделан новый слав. перевод «Собрания 87 глав» на этот раз без дополнительных 6 глав, зато с особым оглавлением. Во 2-й пол. XIII в. Сербская кормчая («Номоканон св. Саввы») вместе с «87 главами» попадает через Болгарию на Русь, где расходится в большом количестве списков и используется в 70-х гг. XIII в. при создании Кормчей русской редакции. В рус. Печатной Кормчей «Собрание 87 глав» составляет гл. 42 (Žužek. 1964. P. 82).
Смешанная редакция «87 глав» находится в упомянутом древнерус. юридическом сб. кон. XIII в. «Мерило праведное»: до гл. 61 использован древнейший болг. перевод, главы 62-86 взяты из серб. перевода, гл. 87 опущена.
Полный слав. перевод «Прохирона» был сделан в Сербии в XIII в. во время подготовки «Номоканона св. Саввы» (изд.: Петровић. 1991. Л. 267 об.- 327 об.). На Руси он вошел вместе со слав. «Эклогой» и «Собранием 87 глав» в сб. «Мерило праведное» (изд.: Тихомиров. 1961. C. 463-663), а потом и в Печатную Кормчую (гл. 49/48, ср. Žužek. 1964. P. 88-89). В Соборном уложении 1649 г. также использованы отдельные статьи: Proch. 16. 12 (Улож. X 259), 17. 1 (Улож. X 227), 17. 9 (Улож. X 260, 272), 17. 11 (Улож. X 275), 19. 15 (Улож. X 276), 27. 4 (Улож. X 170), 30. 13 (Улож. XVII 15), 38. 4 (Улож. X 277), 38. 17 (Улож. X 278), 38. 18 (Улож. X 279), 39. 17 (Улож. VIII 20), 39. 18 (Улож. II 4; X 228), 39. 35 (Улож. XXII 1-2, 13-14), 39. 36, 40 (Улож. XXII 16), 39. 48 (Улож. X 233), 39. 53 (Улож. VIII 28-29), 39. 76 (Улож. X 224-225), 39. 77 (Улож. X 226) (ср.: Рождественский. 1843. С. 111; Тихомиров, Епифанов. 1961).
В посл. четв. IX в. в К-поле был издан юридический сборник «Исагога» в 40 титулах, трактующий вопросы публичного, а также брачного, наследственного и уголовного права. В числе авторов сборника предполагают К-польского Патриарха свт. Фотия (858-867, 877-886). Особенную известность «Исагога» приобрела благодаря тому, что в ней была сформулирована концепция соотношения 2 властей - светской и духовной (титулы «Об императоре» и «О патриархе»). Эти титулы по указанию Патриарха Московского и всея Руси Никона были переведены на церковнослав. язык в сер. XVII в. (Сокольский. 1894. С. 50-53; Vernadsky. 1928. S. 127-142). Статьи 8-го титула «Исагоги» о полномочиях епископа и поставлениях на мзде (Eisag. 8. 13, 15, 1) в слав. переводе вошли в Печатную Кормчую (гл. 36).
При имп. Ираклии (610-641) в К-поле возник «Номоканон XIV титулов», составленный из различных источников (преимущественно из церковных канонов и кодификации имп. Юстиниана I) (Τρωιάνος. 1999. Σ. 134-135, 139-141, 144-147). В кон. IX в. при Патриархе Фотии в К-поле «Номоканон» был существенно расширен и снабжен новым предисловием. Эта «фотиевская» редакция была усвоена славянами по крайней мере в 3 частичных переводах.
Впервые отрывки «Номоканона» были переведены (вероятно, ок. 1170) рус. переводчиками на Афоне в составе обширной визант. компиляции святоотеческих и канонических текстов «Пандектов» Никона Черногорца (Максимович. 1998. С. 570-572). В XIV в. в Болгарии был сделан второй перевод «Пандектов» Никона, также содержащий фрагменты «Номоканона XIV титулов». В нач. XIII в. в ходе работы над «Номоканоном св. Саввы» в Сербии был сделан новый перевод избранных глав «Номоканона XIV титулов» (в общей сложности 33 главы из 237; титулы III, XII и XIV полностью опущены) (изд.: Петровић. 1991. Л. 240 об.- 249 об.). В составе серб. «Номоканона» эти главы попадают на Русь, где переписываются в сб. «Мерило праведное» под заглавием «От различных тител, рекше грании, Иустиньяна цесаря» (Тихомиров. 1961. C. 262-288); в XVII в. входят в рус. Печатную Кормчую (гл. 44; ср. Žužek. 1964. P. 83-84).
В 1335 г. иером. из Фессалоники Матфей Властарь составил т. н. Алфавитную Синтагму - юридический справочник с классификацией материала по буквам греч. алфавита. В качестве источников были использованы церковные каноны, Кодекс, «Дигесты» и новеллы имп. Юстиниана, «Эклога», «Исагога», «Прохирон», а также «Номоканон XIV титулов» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 297-300). Чрезвычайно популярный в Византии, сборник Властаря был не позднее 1349 г. переведен в Сербии на сербско-церковнослав. язык (изд.: Новаковић С. Матиje Властара Синтагмат. Београд, 1907). Ок. 1349 г. на основе полного перевода Синтагмы возникла ее краткая редакция, в к-рой были оставлены преимущественно нормы светского права (изд.: Флоринский. 1888. Прил. С. 95-203). Эта краткая редакция вошла в корпус законов серб. царя Стефана IV Душана (1331-1355). Вплоть до XVII в. Синтагма Властаря оставалась одним из важнейших руководств по визант. праву на Балканах. С посл. четв. XIV в. известны и болг. ее списки. В 1461 и 1495 гг. были сделаны ее списки для валашского господаря Иоанна Владислава и молд. Стефана Великого. По всей видимости, она служила офиц. юридическим кодексом в Дунайских княжествах вплоть до XVII в., поскольку иные источники права этого периода неизвестны. Первое национальное законодательство румыноязычные области получили только в 1649 и 1652 гг., причем кодекс 1652 г. «Pravila cea mare», по всей видимости, испытал определенное влияние Алфавитной Синтагмы. В завоеванной османами Греции труд Властаря был использован при составлении Номоканона Мануила Малакса (1563). В 1695 г. в Москве инок Чудова мон-ря Евфимий сделал новый церковнослав. перевод Алфавитной Синтагмы (сохр. в ркп. РНБ. Соф. 1179, 1695 г.) (данные Т. А. Исаченко).
В 1345 г. судья из Фессалоник Константин Арменопул составил на основе Василик обширный юридический сб. «Шестикнижие» (Τρωιάνος. 1999. Σ. 286-290). Совместно с Алфавитной Синтагмой Властаря это сочинение было неоднократно парафразировано на народном греч. языке и широко использовалось в Греции в период тур. ига (Papastathis. 1976. S. 68; Argyriadis. 1984. S. 246). После освобождения Греции и вплоть до введения «Гражданского кодекса» (1946) «Шестикнижие» составляло важную часть действующего права в греч. гос-ве. Книга Арменопула на греч. языке была признана тур. властями в качестве действующего юридического кодекса также и в оккупированной (с 1393) Болгарии (Soloviev. 1955. P. 611). Первая слав. версия «Шестикнижия» была создана только в 1798 г. ученым клириком Петаром Витковичем, к-рый перевел его на серб. язык для использования правосл. сербами в империи Габсбургов. Однако австр. власти не разрешили напечатать перевод. В кон. XVII в. «Шестикнижие» наряду с Алфавитной Синтагмой Властаря послужило источником для Уложения груз. царя Вахтанга VI (Papastathis. 1976. S. 67).
После Крещения Руси визант. право начинает проникать в правовую систему Древнерусского гос-ва. Княжескими уставами «О церковных судах» вводится особая церковная юрисдикция (Щапов. 1989. С. 97-123), находящая соответствие в «Номоканоне XIV титулов» (VIII 4; IX 1; 17), новеллах имп. Юстиниана (Novell. Just. 133. 21-22), «Исагоге» (Eisag. 9. 12). Обращение к «греческому номоканону», эксплицитно упомянутому в Уставе кн. Владимира, восходит, вероятно, к инициативе греч. иерархов, управлявших в ранний период Русской Церковью. Уже в XII в. имеются надежные данные о том, что визант. законодательство в слав. переводах не только было известно, но и применялось на Руси (Бенеманский. 1917. С. 19-20). Так, с появлением на Руси переводов из «Прохирона» и «Эклоги» в рус. право вводится требование составлять завещание, находясь в здравом уме. В рус. праве XIV-XV вв. отмечается влияние «Эклоги» на количество свидетелей при составлении завещания (7, 5 или 3) (ср. Ecl. 5. 2-4); иногда под влиянием местных традиций к ним добавляется еще один - духовник завещателя (Семенченко. 1986. С. 166; Ščapov. 1986. P. 493).
Во мн. случаях традиц. обычное право вступало в противоречие с визант. влиянием. Так, в рус. юридических сборниках дочерям завещателя отказывается в наследстве, если имеется муж. потомство (Бенеманский. 1917. С. 136-137; Российское законодательство X-XX вв. М., 1984. Т. 1. С. 261), в то время как римско-визант. право устанавливало равные права детей муж. и жен. пола на наследство (Proch. 30. 2). Однако в 1446 г. зафиксировано первое рус. завещание, в к-ром завещаемое имущество распределяется между супругой и детьми обоего пола (Бенеманский. 1917. С. 138). Визант. правило о разделе наследства между детьми обоего пола встречается также в приложении к Уставу новгородского кн. Всеволода (впрочем, в относительно позднем списке) (Российское законодательство X-XX вв. М., 1984. Т. 1. С. 253, 261).
С кодификацией рус. права при Алексее Михайловиче (1649) и изданием Печатной Кормчей (1650, 2-е изд. 1653) на Руси официально вступило в силу визант. законодательство о браке. Семейное право в извлечениях из сочинений Феодора Вальсамона, новелл имп. Алексея I Комнина (1081-1118), «Шестикнижия» Арменопула использовались на Руси еще в XVIII и XIX вв. Это относится и к определенным областям вещного, обязательственного и процессуального права (ср. Рождественский. 1843. С. 122, 125 слл.).
Римско-визант. право в слав. переводах нашло широчайшее распространение в странах Юж. и Вост. Европы. Разумеется, в слав. землях и на Руси оно не могло применяться в полном объеме (впрочем, это относится и к самой Византии). Тем не менее сфера его применения охватывала важные сферы общественной жизни Др. Руси и позднее Российской империи. Правовые вопросы, связанные с семьей и браком, находились в юрисдикции правосл. Церкви и решались в соответствии с установлениями визант. канонического и светского права до сер. XIX в. Действовали также визант. нормы о числе свидетелей (процессуальное право), нек-рые положения обязательственного, наследственного и уголовного права (включенные в сб. «Книги законные»), а также имп. законодательство о Церкви. В Русской Церкви с начала ее истории в судах по церковным делам и над церковными людьми почти в полном объеме применялось визант. каноническое право.
Ближневост. провинции управлялись аппаратом военных и гражданских чиновников, назначаемых из имперского центра; среди них нередко встречались сирийцы, близко знакомые с местными условиями. В 335 г. был учрежден пост комита Востока (comes Orientis) - гражданского администратора с резиденцией в Антиохии, ответственного за диоцез Восток и контролировавшего губернаторов провинций. Этот пост часто занимали представители высшей визант. знати, в т. ч. родственники императоров. Игемоны (губернаторы) осуществляли адм. и судебные функции, сбор налогов, надзирали за деятельностью ремесленных корпораций.
Наряду с имперской администрацией в ближневост. провинциях сохранялись элементы местного самоуправления, полисного строя. Из представителей городской верхушки (сословие куриалов) формировался сенат, занимавшийся организацией муниципальной жизни: продовольственным снабжением, поддержанием инфраструктуры, проведением празднеств, управлением общественными землями, раскладкой податей. Налоговое бремя вело к обнищанию куриалов и резкому усилению немногих оставшихся богачей.
Ряд араб. племен Сирийской пустыни, находившихся в союзных отношениях с империей, были поселены в пограничных р-нах Заиорданья и Вост. Сирии на правах федератов. Там сложились араб. протогос. образования, возглавлявшиеся племенными вождями-филархами, к-рые получали от визант. властей регулярное жалованье за охрану границ (см. статьи Гассаниды, Аравия).
Церковная структура во многом повторяла гос. адм. систему. Антиохийский Патриархат (см. ст. Антиохийская Православная Церковь), охватывавший территории Сирии, Сев. Месопотамии, восток М. Азии, в VI в. был разделен на 13 митрополий и 151 епископию; провинции Палестина 1-я, 2-я и 3-я с сер. V в. входили в состав Иерусалимского Патриархата (ок. 60 епископий) (см. ст. Иерусалимская Православная Церковь). Церковь владела значительной земельной собственностью, архиереи играли важную роль в общественно-политической жизни.
Основную массу населения диоцеза Восток составляли арамеи-сирийцы, более или менее эллинизированные, в зависимости от региона проживания и социального положения. Значительные группы греков жили в крупных урбанистических центрах, особенно приморских, и прежде всего в Антиохии. Во мн. городах существовали евр. диаспоры; евреи и самаритяне компактно проживали в отдельных местностях Палестины. В пров. Палестина Третья и Аравия преобладало араб. население.
В целом визант. период в истории сироязычных областей характеризуется медленным экономическим и демографическим упадком. В VI в. Ближ. Восток оказался в зоне повышенной сейсмической активности, серия катастрофических землетрясений и пожаров, сопровождавшихся огромными жертвами, подорвала процветание крупных городов. Войны, эпидемии и хозяйственный упадок привели к тому, что из 6 млн сирийцев в эпоху принципата к IV в. осталось 4,4 млн, к VII в.- 2,6 млн.
II. Церковно-политическая история. В 324 г. имп. Константин одержал победу над Лицинием и установил свою власть в вост. провинциях. Важная роль, к-рую теперь играло христианство в жизни об-ва, предопределила особое место Палестины как сакрального центра империи. Равноапостольные Константин и Елена организовали масштабное строительство храмов в Св. земле, и прежде всего базилики над Св. Гробом в Иерусалиме, возведение к-рой стало важным этапом в развитии визант. архитектуры и образцом для множества подражаний. Константином была заложена также октагональная т. н. Великая церковь в Антиохии, завершенная в 341 г. Визант. церковная архитектура в Сирии оказала значительное влияние на др. провинции, в частности на Египет и Сев. Африку.
В истории христ. Церкви IV век прошел под знаком арианских споров; арианство, осужденное на Вселенском I Соборе в 325 г., возобладало, однако, в вост. провинциях; с 330 г. в руках ариан находился Антиохийский престол. К поддержке арианства склонялся и преемник Константина имп. Констанций II (337-361), правивший в вост. половине империи. Большую часть своего царствования (до 350) он провел в Антиохии и в военных походах против персов в Сев. Месопотамии. Персы неск. раз осаждали Нисибин, но не достигли особых успехов. В 351-354 гг. Антиохия была резиденцией цезаря Констанция Галла, однако подозрения в претензиях на имп. диадему привели к смещению Галла и его убийству по приказу императора. С июля 362 по март 363 г. в Антиохии жил имп. Юлиан Отступник, возможно считая этот древний центр античной культуры наиболее подходящим местом для проведения своей культурно-религ. политики. В Церкви Антиохии в этот период не было единства: различные партии враждовали между собой. Юлиан вернул из ссылки правосл. епископов. Временное прекращение гос. поддержки арианства позволило православным консолидировать силы для успешного противоборства с этой доктриной. В 359 г. возобновилась война с персами. Желая возродить престиж Римской империи на Востоке, Юлиан предпринял крупное наступление на Иран, но в одном из боев был смертельно ранен (июнь 363). Его преемник Иовиан был вынужден заключить мир, уступив персам Нисибин.
В правление имп. Валента (364-378), сторонника арианства, возобновились преследования правосл. епископов. В 371-378 гг. имп. двор находился попеременно в Антиохии и Иераполе. Император развернул в Антиохии активную строительную деятельность, главным памятником к-рой стал форум Валента. На персид. границе в кон. 60-х - нач. 70-х гг. периодически происходили военные столкновения.
После гибели Валента прекратилась офиц. поддержка ариан, правосл. епископы были в 378 г. возвращены из ссылки, церкви ариан переданы православным. 65 епископов вост. провинций участвовали во Вселенском II Соборе, окончательно осудившем арианство. В кон. IV в. произошло примирение различных правосл. партий в Антиохийской Церкви, пребывавших в расколе со времен арианской смуты.
Кон. IV - нач. V в. были временем расцвета Антиохийской школы богословия (см. ст. Богословские школы Древней Церкви), на этот период приходится творчество ее главных представителей Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуестийского. Когда ученик Феодора Несторий был избран в 428 г. епископом К-поля и начал пропагандировать со столичной кафедры свое учение о природе Христа, против его учения решительно выступил свт. Кирилл Александрийский, один из самых известных представителей александрийского богословия. Идейное противостояние усугублялось давним соперничеством Александрии и Антиохии - крупнейших региональных центров империи. На Вселенском III Соборе в Эфесе (431) учение Нестория было осуждено большинством участников, но делегация сир. епископов выступила в его поддержку, и это привело к расколу между Антиохийской и Александрийской Церквами. При посредничестве имперских властей конфликт был урегулирован, однако противостояние этих богословских течений продолжалось. В период симпатий к монофизитам со стороны гос. власти мн. представители Антиохийской школы, осужденные «Разбойничьим Собором» 449 г., подверглись преследованиям. Однако после Халкидонского Собора (451), оправдавшего блж. Феодорита, отношение к ним стало более сдержанным. На этом же Соборе в отдельную церковно-адм. единицу был выделен Иерусалимский Патриархат, включавший в себя территорию Палестины и Синая.
Хотя сир. епископы поддержали решения Халкидонского Собора, монофизитство начало быстро распространяться в землях Антиохийского Патриархата, особенно в В. Месопотамии. Уже в 469 г. сторонник монофизитства Петр Гнафевс был возведен на Антиохийскую кафедру. В 479 г. правосл. Антиохийский Патриарх Стефан был убит монофизитами. Императоры Зинон (474-491) и особенно Анастасий (491-518) почти открыто покровительствовали монофизитской партии. В этот период из Сирии были вытеснены последние сторонники несторианства, эмигрировавшие в Иран. В кон. V - нач. VI в. Антиохия снова стала ареной политических потрясений и религ. смут. В 484 г. исаврийский военачальник Илл, занимавший пост магистра Востока, отложился от Зинона с большей частью Сирии, но вскоре был разбит. В Антиохии периодически происходили столкновения цирковых партий. Беспорядки сопровождались пожарами и разрушениями. В 512-518 гг. Антиохийскую Церковь возглавлял патриарх Антиохийский Севир, ведущий идеолог монофизитской доктрины.
В 502 г., после долгого затишья, возобновились крупные военные действия на византийско-персид. границе. Шаханшах Кавад, пройдя через визант. Армению, подступил к г. Амида на Тигре и овладел им после длительной тяжелой осады. В городе был оставлен персид. гарнизон. Ответные действия визант. военачальников в 503 г. были малоуспешны, им лишь с трудом удалось отстоять Эдессу от персов. На следующий год византийцы блокировали Амиду и предприняли активное наступление в глубь персид. владений, в кон. 504 г. был заключен мир на условиях восстановления довоенной границы. Имп. Анастасий, озабоченный слабостью визант. позиций в Сев. Месопотамии, организовал возведение мощной крепости на месте пограничного сел. Дара, переименованного в Анастасиополь.
С приходом к власти имп. Юстина (518-527) религ. политика К-поля резко переменилась, начались преследования монофизитов. В сироязычных провинциях, особенно в В. Месопотамии, были смещены и сосланы десятки епископов, придерживавшихся монофизитской ориентации. Началась эмиграция сирийцев-монофизитов в сасанидский Иран. Однако в целом усилия властей не увенчались успехом, сторонники монофизитской доктрины, как и ранее, преобладали в Сев. Сирии, особенно за Евфратом. Политика церковной унификации, искоренения языческих и неортодоксальных вероучений активно продолжалась в правление Юстиниана I (527-565). В результате в 529 г. вспыхнуло восстание самаритян в Палестине, сопровождавшееся разрушениями церквей и убийствами христиан. Восстание было подавлено визант. войсками при участии араб. федератов во главе с Харисом ибн Джабалой. После стабилизации обстановки Юстиниан развернул активную строительную деятельность, было восстановлено множество пострадавших в ходе восстания церквей в Галилее, вокруг Иерусалима, на Иордане. Среди самых значительных построек эпохи Юстиниана - храм Рождества в Вифлееме и мон-рь вмц. Екатерины на Синае.
Однако при всем внешнем блеске эпоха Юстиниана стала началом глубокого упадка ближневост. областей. Глобальный кризис античной системы хозяйства был усугублен серией природных катастроф, из к-рых наиболее тяжелыми были пожар в Антиохии 525 г. и землетрясения, происшедшие там же в 526 и 528 гг. Первое, по свидетельству современников, впрочем явно преувеличенному, привело к гибели 250 тыс. чел. В ходе стихийных бедствий Антиохия была разрушена целиком, пострадали также Дафна, Лаодикия, Селевкия Пиерия. Так же был разрушен Бейрут в результате землетрясений 50-х гг.
Не меньший ущерб наносили непрерывные войны с Ираном. В 528 г. возобновились пограничные столкновения в Месопотамии, в 530 г. визант. полководец Велисарий отразил персид. наступление на Дару, на следующий год персы при поддержке своих араб. союзников обошли с юга визант. укрепления Месопотамии и вторглись в слабозащищенные местности Сирии на правобережье Евфрата. Осенью 532 г. между 2 гос-вами был заключен мир, оказавшийся, впрочем, недолговечным, т. к. Иран был весьма обеспокоен военной экспансией Византии при Юстиниане.
Весной 540 г., когда лучшие войска империи были сосредоточены на западе, персид. шах Хосров I, опрокинув слабые визант. заслоны, вторгся в Сирию. Не пытаясь закрепиться на захваченных территориях, персы стремились нанести максимальный урон визант. землям. Иераполь, Вероя, Апамея, Эмеса были захвачены и обложены тяжелой контрибуцией. Антиохийцы оказали персам сопротивление, тем не менее город был взят, методично разграблен и разрушен, множество жителей уведено в плен. Катастрофа 540 г. значительно пошатнула престиж визант. власти на Ближ. Востоке. Правительство Юстиниана предпринимало значительные усилия по восстановлению Антиохии, однако город не достиг и малой доли прежнего величия.
Военно-политические потрясения сопровождались растущими религ. противоречиями. Несмотря на суровые гонения против монофизитов, связанные, в частности, с именем Антиохийского Патриарха свт. Ефрема (527-545), монофизитской партии, опиравшейся на поддержку араб. кн. Хариса ибн Джабалы и имп. Феодоры, удалось в 542 г. восстановить в Сирии монофизитскую церковную иерархию. Лидер монофизитов Иаков Барадей рукоположил десятки епископов, тем самым окончательно оформив церковный раскол между православными и монофизитами. По имени Иакова община сир. монофизитов получила название сиро-яковитов. После Юстиниана религиозно-политический курс императоров неск. раз менялся - от поисков компромисса с монофизитами до гонений на них; яковитская община и Церковь продолжали играть важнейшую роль в жизни ближневост. областей.
Пограничная византийско-персид. война 572-591 гг., шедшая с переменным успехом в Армении, Месопотамии и на окраинах Сирийской пустыни, завершилась выгодным для империи миром; она получила Вост. Армению и захваченные ранее персами Дару и Мартирополь. Однако после смерти имп. Маврикия произошло самое крупное военное столкновение 2 держав (602-628), в ходе к-рого шах Хосров II предпринял завоевание вост. провинций империи. Разгромив одну за другой неск. визант. армий, персы захватили и разрушили Дару (604/5), вслед за этим пала Эдесса, и в 610 г. иран. войска вышли к Евфрату. Сиро-палестинские евреи, выступавшие против политики христианизации, проводившейся имп. Фокой, повсеместно присоединялись к персам. Ок. 609 г. в Антиохии произошла серия беспорядков, в т. ч. иудейско-христ. столкновения, во время к-рых был убит Патриарх Анастасий. В 613 г. персы овладели Антиохией, Апамеей и Дамаском, в 614 г. иран. войска при поддержке иудейских союзников завоевали Палестину. При этом были убиты тысячи иерусалимских христиан, много монахов Иорданской пустыни, ограблены и разрушены храмы, а святыни, прежде всего Древо Св. Креста, вывезены в Иран. Персид. нашествие нанесло сильнейший удар по христ. Церкви в пограничных областях, дезорганизовало хозяйственную жизнь. В 20-х гг. имп. Ираклию удалось переломить ход войны и нанести персам ряд поражений в Закавказье и Месопотамии.
По мирному договору 629 г. восстанавливались прежние границы, персид. гарнизоны были выведены из Сирии, возвращались христ. реликвии, захваченные персами. 21 марта 630 (или 631) г. имп. Ираклий лично вознес Св. Крест на Голгофу. В Иерусалиме проводились восстановительные работы, приписываемые Патриарху Модесту, был отреставрирован храм Св. Гроба. В 629-636 гг. Ираклий находился в Сирии, где, в частности, ок. 629 (или 634) г. вел переговоры с сиро-яковитским патриархом Афанасием о примирении его сторонников с офиц. Церковью на основе монофелитского вероучения. Яковиты, однако, отвергли компромисс; с др. стороны, правосл. круги тоже выступали против монофелитства - отражением этих настроений стало избрание в 634 г. на иерусалимскую кафедру монаха Софрония (см. свт. Софроний I, Патриарх Иерусалимский), выдающегося церковного писателя, убежденного противника монофелитов.
В. и. вышла из войны с Ираном крайне ослабленной и не смогла сдержать натиск нового противника - арабов-мусульман, вторгшихся в Сирию в 634 г. (см. ст. Арабские завоевания). После поражения визант. армии в решающем сражении на р. Ярмук (авг. 636) Ираклий покинул Антиохию и отбыл в К-поль, сказав, по свидетельству хронистов: «Прощай, Сирия!»
III. Монашество. Важнейшей чертой духовной жизни ближневост. областей В. и. было монашеское движение, получившее особенное распространение в пустынных горах у Мёртвого м. и Иордана. С этими обителями в кон. IV в. была связана значительная часть жизни и творчества блж. Иеронима Стридонского, одного из тех лат. писателей, к-рые познакомили Зап. Европу с монашеской традицией Египта и Палестины. В округе Антиохии с кон. IV в. также известны колонии отшельников. Сир. монашество выработало один из наиболее суровых видов аскезы - столпничество, виднейшим представителем к-рого был прп. Симеон Столпник (V в.), уже при жизни считавшийся духовным покровителем и заступником Антиохии. Палестинские мон-ри достигли расцвета в кон. V-VI в. (см. Савва Освященный), но в нач. VII в. сильно пострадали от персид. нашествия и вступили в полосу упадка. Выступая центрами образования и лит. деятельности, мон-ри Св. земли дали христ. миру плеяду церковных писателей, как прп. Иоанн Мосх, Иерусалимский Патриарх св. Софроний I (VII в.) и др.
IV. Культура. В ближневост. областях В. и. греч. язык был языком общения образованных слоев общества, а также науки и лит-ры; лат. долгое время употреблялся в адм. сфере. Богослужение велось на греч. и сир., сир. был языком бытового общения для большинства населения. В В. Месопотамии существовала обширная лит-ра на сир. языке. Еще до визант. времени сирийский получил широкое распространение в Передней Азии в качестве торгового и дипломатического языка. В Хауране и Заиорданье развивалась арабоязычная культура, в первую очередь бедуинская поэзия, шло становление араб. письменности.
Для этого региона, особенно в IV-V вв., было характерно сосуществование христианства и античной языческой культуры, особенно сильной в больших эллинизированных городах. Театральные представления были широко популярны даже среди христиан, как свидетельствуют обличительные сочинения церковных авторов. В Антиохии в IV-VI вв. проводились местные Олимпийские игры, постепенно, впрочем, приходившие в упадок, в общем контексте ослабления сословия куриалов, все менее способных нести бремя расходов на муниципальные нужды. В сир. городах жили философы-неоплатоники, софисты и риторы, самым знаменитым из них был Ливаний (Либаний) (314-393) - антиохийский оратор, преподаватель и гос. деятель, поклонник языческого прошлого, учитель имп. Юлиана и свт. Иоанна Златоуста. Уроженцем Антиохии был последний античный лат. историк Аммиан Марцеллин.
Однако христ. начало доминировало в сир. культуре. Ее интеллектуальной столицей была Антиохия, центр духовной и богословской мысли, уроженцами Антиохии были мн. выдающиеся церковные иерархи и писатели. В Антиохии начиналась деятельность свт. Иоанна Златоуста (347-407) до его избрания в 398 г. епископом К-поля. Под влиянием Антиохийской богословской школы находился церковный писатель блж. Феодорит (ок. 393-466), епископ г. Кир в Приевфратье.
Единственным сир. городом, пытавшимся соперничать с Антиохией в интеллектуальной сфере, был Бейрут. Там еще с рим. времен действовала академия права, в к-рой в разное время учились мч. Памфил (нач. IV в.), свт. Григорий Богослов (Назианзин), Севир Антиохийский. Академия прекратила свое существование после серии катастрофических землетрясений, разрушивших Бейрут в сер. VI в.
Южнее, в Палестине, крупными культурными центрами были Кесария, связанная с именами историков еп. Евсевия (ок. 263-339/40) и Прокопия (VI в.), а также Газа, где действовала школа риторики. В целом Палестина была менее затронута религ. исканиями и богословскими спорами, чем Сев. Сирия.
Видную роль в визант. культуре сыграли мн. уроженцы Сирии, переселившиеся в К-поль, такие как церковный историк Созомен (V в.) из Газы, хронист Иоанн Малала из Антиохии или поэт-гимнограф VI в. прп. Роман Сладкопевец из Эмесы.
В вост. областях Сирии в условиях начавшегося во II-III вв. возрождения арамейского самосознания сложилась сироязычная христ. культура. Ее интеллектуальным центром стала Эдесса. Выдающимся представителем сир. культуры был богослов и поэт прп. Ефрем Сирин, уроженец Нисибина, переселившийся ок. 363 г. в Эдессу и создавший там академию - крупнейший образовательный центр в сир. мире. В стенах академии в V в. были созданы сир. переводы основных греч. философских и научных трактатов. Под рук. еп. Раббулы (V в.) завершилось оформление сир. версии Библии (т. н. Пешитта) (см. в ст. Библия, переводы). Эдесская академия находилась под влиянием Антиохийской школы богословия, что особенно заметно в творчестве руководителя академии еп. Ивы Эдесского (V в.). При имп. Зиноне в 489 г. академия была закрыта как очаг несторианства. Во 2-й пол. V в. в среде арам. населения визант. Сирии распространилось монофизитское учение. Известен ряд сир. монофизитских писателей и богословов - Иаков Серугский (451-521), Филоксен Маббугский (VI в.), Иоанн Эфесский (505-585). Видное место в истории сир. науки принадлежит философу, врачу и переводчику Сергию Решайнскому (VI в.), ставшему одним из посредников между сир. и греч. культурами. В сир. среде развивалось летописание (хроника Иешу Стилита нач. VI в., Эдесская хроника 540 г., труды Иоанна Эфесского), представляющее значительный интерес для реконструкции ближневост. истории раннего средневековья.
Велика роль сирийцев как переводчиков с греч. языка. Они сделали доступным сначала персам, а затем арабам сочинения Аристотеля, Галена, Гиппократа и др. классиков античной науки. В их школах неск. столетий бывш. кочевники-арабы обучались эллинской философии, медицине, алхимии, географии. Арабы, развив и усовершенствовав полученные знания, передали их лат. Западу. На пути торговых караванов они организовывали христ. (гл. обр. несторианские) фактории в Ср. Азии, Индии, Китае. В VI в. Косма Индикоплов обнаружил на Тапробане (ныне Шри-Ланка) основанную сирийцами несторианскую колонию. В VII и VIII вв. сирийцы-несториане имели фактории в городах Китая, о чем свидетельствует надпись 781 г. в Чанъане (Сиань), указывающая на наличие несторианской миссии в Китае с 636 г. Как показывают сир. источники, в XIII в. сир. колонии существовали в Ханбалыке (Пекине), столице монгольских ханов. Сир. письменность Малабара (Юго-Зап. Индия) и поныне представляет собой интересный материал.
Нек-рые сирийцы, оказавшиеся на территории сасанидского Ирана, активно участвовали в персид. дипломатических посольствах в В. и. Поскольку они занимали видное положение при дворе шаханшахов и прекрасно владели греч. и среднеперсид. языками, а иногда и знаниями по медицине, последние привлекали их как переводчиков и как врачей.
V. Византийское наследие в средневековой Сирии и Палестине. В течение первых 2-3 поколений после араб. завоевания гос. строй, экономика, социальные структуры и бытовая культура большей части населения этого региона сохраняли визант. характер. Канцелярское делопроизводство велось на греч. языке, использовалась визант. монетная система, сбор налогов осуществлялся по старым визант. кадастрам, региональные элиты сир. христиан играли большую роль в управлении бывш. визант. провинциями. Только на рубеже VII-VIII вв. в результате реформ халифа Абд аль-Малика произошло укрепление мусульм. государственности и, в частности, вытеснение прежней ромейской атрибутики. Однако в сфере ремесленного производства, изобразительного искусства и архитектуры визант. традиции еще долго сохранялись почти в неизменном виде. Мечеть Омейядов в Дамаске (707) считается одним из лучших образцов визант. искусства VIII в.; омейядская эпоха была последним этапом развития позднеантичной культуры в Вост. Средиземноморье. В эпоху Аббасидов на Ближ. Востоке начинается преобладание иран. культурной традиции.
Тесные связи с визант. культурой сохраняли ближневост. христиане. Если у сиро-яковитов этим связям отчасти препятствовала традиц. грекофобия, болезненная память о визант. гонениях, то мелькиты (т. е. православные) халифата долгое время продолжали считать себя, хотя бы теоретически, частью визант. ойкумены, подданными к-польских василевсов. В VII-VIII вв. православные Ближ. Востока активно участвовали в церковной жизни Византии, во Вселенских Соборах; в Палестине продолжалось лит. творчество на греч. языке (см. статьи Андрей Критский, Иоанн Дамаскин, Косма Маюмский). Мелькитско-визант. связи начинают ослабевать со 2-й пол. VIII в., в нач. IX в. прекращается употребление греч. языка как литературного. В VIII-X вв. шел процесс арабизации правосл. сирийцев, вызвавший появление араб. переводов Свящ. Писания и создание историко-богословских сочинений на араб. языке, призванных донести до арабоязычного читателя достижения визант. культурной традиции. С сер. IX в. греч. влияние на культуру мелькитов снова усиливается. Это было отчасти связано с визант. экспансией в Сирии, когда Антиохия снова вошла в состав В. и. (в 969-1084). В этот период в Сев. Сирии развивалась специфическая греко-араб. правосл. субкультура. Византийско-ближневост. отношения резко осложнились в период крестовых походов и особенно после захвата К-поля крестоносцами в 1204 г. В мамлюкскую эпоху (1291-1516) контакты сир. мелькитов и греч. мира сократились до минимума, однако после османского завоевания Сирии (1516) начался новый этап культурного сближения ближневост. христиан и греч. Церкви.
Хронологически визант. период истории Египта определяется с IV в. и до времени араб. завоевания (40-е гг. VII в.). Однако в папирологии принято вести отсчет с царствования имп. Диоклетиана, когда были заложены адм. основы последующего устройства Египта, к-рый являлся важным регионом В. и. как с экономической, так и с культурной т. зр. Объемы сельскохозяйственного производства в плодородной долине Нила намного превышали урожайность в любых др. провинциях Римской и Византийской империй, что делало Египет основным экспортером хлеба, папируса и др. продукции по всему Средиземноморью, в т. ч. в мегаполисы Рим, К-поль и проч. Столица Египта Александрия в ранневизант. период оставалась одним из основных центров науки и образования, а экзегетика Александрийской богословской школы оказала существенное влияние на визант. богословие (см. в ст. Богословские школы Древней Церкви).
I. Административное деление. Реформы системы управления в Египте начались при имп. Диоклетиане. Из провинции, управляемой непосредственно подчиненным императору префектом, Египет стал одной из провинций диоцеза Восток. В нач. 70-х или 80-х гг. III в. Египет был превращен в самостоятельный диоцез, а его префект получил титул августала. Введенный Диоклетианом принцип разделения властей в основном соблюдался, но нестабильная внутренняя обстановка и, видимо, нашествия кочевников с юга вынудили администрацию империи пойти на временное объединение военной и гражданской власти. До VI в. это объединение носило либо локальный (Фиваида), либо временный характер. Следующие крупные адм. реформы в Египте были осуществлены имп. Юстинианом I, к-рый разделил страну на 7 провинций: Египет 1-й и 2-й, Августамника 1-я и 2-я, Аркадия, Фиваида 1-я и 2-я. Во главе этих провинций были поставлены дуксы, подчинявшиеся префекту претория Востока. Среди них ведущее место занимал августал Египта и Александрии. Во главе епархий (адм. единиц провинций) находились обладавшие только светской властью президы (praesides).
Процесс муниципализации Египта начался при имп. Диоклетиане, но был завершен позже. Столицы номов (древних областей Египта) получили статус полисов, а номы превратились в подвластную им территорию (ἐνορία). Старое деление на топархии было упразднено, вместо них были созданы более мелкие адм. подразделения - паги, возглавляемые пагархами. Однако в кон. V в. вместо пагов стали создаваться более крупные единицы - пагархии, территория к-рых в основном совпадала с территориями бывш. номов. Они управлялись пагархами, назначаемыми императором, как правило из числа крупных землевладельцев.
II. Социально-экономические отношения. В рим. время в Египте выделялись 3 основные социальные группы: «римляне» - рим. граждане (высшая администрация, армия, в т. ч. ветераны), составлявшие меньшинство, «александрийцы» - привилегированный эллинизированный слой, стоявший рангом ниже римлян, и «египтяне», куда входили не только этнические египтяне, но также греки и эллинизированное население метрополий. Важным шагом в преодолении этой социальной замкнутости явился эдикт имп. Каракаллы 212 г. о даровании прав рим. гражданства большей части свободного населения провинций. В визант. время происходило размывание барьеров между социальными группами. Характерной чертой этого процесса являлось отсутствие четкого соотношения между этническим делением и социально-экономическим положением: среди беднейших слоев населения нередко встречались греки, элита была уже не целиком греческая, копты наряду с греками занимали важные посты в провинциальной администрации. Предполагается существование коптов, хорошо знавших греч. язык и во многом ориентировавшихся на греч. культуру. Именно в этой среде была создана большая часть произведений копт. лит-ры, как оригинальных, так и переводных. В эпоху, последовавшую за араб. завоеванием, греч. население хоры, по всей видимости, частично эмигрировало в области, оставшиеся под властью Византии, либо ассимилировалось с коптами.
В рим. и визант. Египте имелась значительная иудейская община, представители к-рой жили в основном в Александрии. Впрочем, часть иудеев вынуждена была покинуть столицу Египта в Патриаршество свт. Кирилла Александрийского из-за начавшихся беспорядков. В папирусах эллинистического, рим. и визант. времени упоминаются и др. этнические группы: сирийцы, самаритяне, фракийцы, персы, «эфиопы», арабы, германцы, даки и др.
В визант. период в Египте площадь общественных земель сокращалась, шел процесс образования крупных частновладельческих хозяйств, к-рые постепенно поглощали значительную часть мелких и средних землевладельцев. Не выдерживая налогового гнета и притеснений чиновников, они вынуждены были искать себе «патрона», отказываясь за право его защиты от своей собственности. В законодательстве этот процесс получил название патроциния. Расцвет крупного землевладения в Египте относят к кон. V - нач. VI в. Однако мелкое и среднее землевладение не исчезло совсем, в общей сложности оно занимало больше площади, чем крупное.
В городах, несмотря на то что ремесло и торговля остаются на том же высоком уровне, что и прежде, наблюдался постепенный упадок муниципальной организации (городских советов) и сословия куриалов, но усилилась роль Церкви.
III. Основные события политической истории. Политическое положение в Египте визант. периода было относительно стабильным. Большой активностью отличалось население Александрии, к-рое с легкостью поддерживало ту или иную интригу, в результате чего в городе часто происходили волнения, однако серьезной опасности для всей страны они не представляли. Опасное волнение произошло в Н. Египте при имп. Маврикии (582-602). Его зачинщиками выступили 4 визант. чиновника из Айкелы (город близ Александрии). Волнения перекинулись в Бану (Панау) и Бусирис. Префект Александрии Иоанн решил наказать восставших в Айкеле за насилие по отношению к этим городам. Это послужило поводом для выступления восставших против Александрии. В результате в Александрии начался голод, что породило сильное недовольство префектом. Несмотря на то что восстание охватило весь Н. Египет и перекинулось на Кипр, его удалось подавить. Часто эти события связывают с борьбой цирковых партий, однако их роль в этом движении неясна окончательно. Др. причиной восстания называется недовольство экономической и налоговой политикой визант. властей в Египте, на что есть косвенное указание в «Хронике» Иоанна Никиуского (La Chronique de Jean. XCVII. P. 411). Во время гражданской войны при имп. Фоке Египет стал ареной борьбы между военачальниками Никитой, двоюродным братом буд. имп. Ираклия, и Вонозом, сторонником Фоки. Одним из наиболее известных эпизодов этих волнений было убийство в Александрии Патриарха Феодора Скрибона, поддерживавшего имп. Фоку. Как отмечает Иоанн Никиуский, победивший в этой борьбе Никита, став префектом, облегчил египтянам налоговое бремя на 3 года (Ibid. CIX. P. 430).
Основной внешнеполитической опасностью для Египта в III - сер.V в. были кочевые племена на юж. границах, прежде всего блеммии. С 250 г. блеммии постоянно вторгались в Додекасхойн (12-мильную пограничную зону на юге) и Фиваиду, что нашло отражение как в агиографических источниках, так и у визант. историков. В 298 г. имп. Диоклетиан переселил в район между 1-м и 2-м порогом Нила нобатов (нубатов) и распорядился платить им и блеммиям определенное количество золота ежегодно, формально - как вознаграждение за оборону границ, фактически - как откупное. Однако во 2-й четв. IV в. участились набеги блеммиев, в т. ч. они, вероятно, совершили нападение на мон-рь св. Пахомия в Тавенниси. Имп. Константин принял меры, чтобы обезопасить юж. границу Египта, пригласив делегацию блеммиев в К-поль на празднование 30-летия своего царствования. Несмотря на то что блеммии считались союзниками империи, они продолжали совершать рейды в глубь территории Египта. Напр., в 70-х и 90-х гг. они проводят неск. успешных военных операций, нападая также на мон-ри В. Египта. В 40-50-х гг. V в. блеммии вместе с нобатами неск. раз вторгались в Египет, но после 453 г. их набеги прекращаются (Priscus Panites. Historia Byzantina. Fr. 21).
Ок. 617 г. в Египет вошли персид. войска полководца Шахрбараза, и вскоре весь Египет оказался в их руках. Персы предоставили широкие права монофизитскому патриарху Андронику, сделав его ответственным за сбор налогов. После кончины Андроника его заменил патриарх Вениамин I. Однако в ходе успешных действий против персов имп. Ираклию в 627 г. удалось вернуть Египет под власть Византии. 12 дек. 639 г. с относительно немногочисленной армией в Египет вторгся араб. полководец Амр (см. ст. Арабские завоевания); 9 апр. 641 г. им был захвачен Вавилон (Бабальюн), а 17 сент. 642 г. пала Александрия. Столь быстрому и успешному завоеванию арабами Египта способствовал целый комплекс причин. Ряд историков (Г. Масперо, А. А. Васильев и др.) видят главную причину столь быстрого завоевания арабами Египта в плохом состоянии визант. военного корпуса, находившегося там; другие (напр., Г. Белл, Э. Амелино) - в слабости визант. гражданской администрации, третьи (Л. Каэтани, О. Г. Большаков) большое значение придают превращению ислама в серьезную политическую силу накануне и в ходе араб. завоеваний. К этим причинам следует добавить и ряд непопулярных мер ставленника имп. Ираклия Патриарха Кира в отношении егип. монофизитов накануне араб. вторжения, а также, вероятно, и то, что большинство населения отказалось от сопротивления захватчикам.
IV. Церковь (см. также ст. Александрийская Православная Церковь). В 1-й четв. IV в. в Египте существовало 72 епархии, однако неизвестно, сколько из них было организовано в III в., а сколько после прекращения гонений. В 357 г. свт. Афанасий I Великий упоминает о существовании ок. 100 епархий (Apol. contr. ar. 71). Послание Сардикийского Собора подтверждает существование 94 епархий, подчиненных Александрийскому Патриарху, включая те, к-рые находились в Ливии и Пентаполе. Это говорит о том, что к сер. IV в. в Египте была развитая епархиальная структура, к-рая с незначительными изменениями оставалась стабильной до конца визант. периода. В V-VI вв. в Дельте (Н. Египет) было 44 епархии (Египет Первый - 13; Египет Второй - 9; Августамника Первая - 14; Августамника Вторая - 8), в В. Египте - 29 (Аркадия - 9; Фиваида Первая - 8; Фиваида Вторая - 12) (Wipszycka Е. Le instituzioni ecclesiastiche in Egitto dalla fine del III all'inizio dell'VIII secolo // L'Egitto christiano. R., 1997. P. 238). Подобная несоразмерность количества епархий объясняется не только большой плотностью населения Н. Египта, но и тем, что на окраине Дельты епархии основывались не только в полисах, но и в более мелких селениях. Изменения в церковно-адм. устройстве были связаны гл. обр. с 3 факторами. Во-первых, с внутрицерковной борьбой: так, патриарх Феофил (384-412) в период борьбы с «Длинными братьями» (см. ст. Аммоний Долгий), нуждаясь в сторонниках, поставил епископа в одной из деревень возле Гермополя М., лишив т. о. своего противника Диоскора епископской кафедры (позже епархиальный статус Гермополя М. был восстановлен). Во-вторых, с общими адм. изменениями: в V или VI в. сел. Афродито получило статус столицы нома и тогда же там была организована епархия. В-третьих, имело религ. мотивацию: решение об организации епархии на маленьком о-ве Филы было связано с тем, что там находилось известное во всем Египте языческое святилище Изиды.
Характерной чертой церковной организации Египта было отсутствие митрополий; В. В. Болотов, напр., полагал, что Египет представлял собой фактически не Патриархат, а одну большую митрополию (Болотов В. В. Собр. церк.-ист. трудов. М., 2002. Т. 4. С. 245-250). Эта черта особенно бросалась в глаза в Киренаике, к-рая находилась в подчинении Александрийского Патриарха, но где тем не менее существовали митрополии. Такие различия могут объясняться социально-историческими причинами: население Киренаики было грекоязычным и имело прочные традиции полисного самоуправления, тогда как столицы номов получили муниципальный статус только в нач. III в. по Р. Х. и, не имея традиций городской автономии, легко подчинялись правлению из Александрии.
Отсутствие митрополий приводило к увеличению власти Патриарха, но одновременно также ее и ограничивало. Самостоятельность отдельных епископов в провинции была гораздо большей, чем если бы они находились в юрисдикции митрополитов, т. к. из Александрии было сложно контролировать положение на местах. Вероятно, по этой причине Александрийские Патриархи неоднократно предпринимали попытки создания промежуточной структуры. Напр., при Патриархе Феодосии I Фиваммон, еп. Панополя, был известен как «диадох» Египта, во 2-й пол. VII в. можно говорить о 2 патриарших викариях: Иоанне, еп. Никиуском, и епископе Каиса. Однако такие назначения происходили спорадически и по воле Патриарха.
Архиерейские Соборы в Египте играли незначительную роль, обычно они лишь подтверждали решения, принятые ранее Патриархом. Нет свидетельств о том, что на Соборах имели место дискуссии, равно как и то, что на них принимались к.-л. дисциплинарные каноны; в научной лит-ре упоминаний о Соборах немного (ок. 12), но это не означает, что они редко созывались. Житие монофизитского патриарха Исаака (кон. VII в.) содержит косвенное указание на то, что такие Соборы не были редкостью. Помимо общих были, вероятно, и Поместные архиерейские Соборы, на к-рых могли присутствовать до 10 епископов из одного региона. Напр., такой Собор состоялся в Латополе в 346/7 г.
Александрийский архиепископ носил титул «Патриарх». Однако этот термин только в VI в. приобрел совр. смысл и стал прилагаться к Предстоятелям главных кафедр. К архиепископу Александрии часто применялся почетный титул «папа», к-рый мог употребляться по отношению и к др. епископам, а также к простым священникам. На протяжении всего визант. периода архиепископами Александрии были, гл. обр. представители греч. александрийской элиты. Среди патриархов-монофизитов были 2 сир. грека: Феодор (575-587) и Дамиан (578-606/608). Первым патриархом-коптом считается Вениамин I (622-661), в патриаршество к-рого Египет был завоеван арабами.
Характерной чертой было то, что все егип. епископы рукополагались лично Патриархом. Этот принцип соблюдался строго даже тогда, когда верность ему становилась опасной. В Киренаике, разделенной на митрополии, также существовал обычай отправлять выбранного кандидата в епископы для рукоположения в Александрию, но не исключалась возможность и рукоположения его на месте епископами Киренаики, что подтверждается 67-м и 76-м посланиями Синесия Киренского. Возможность влиять на рукоположение епископов, к-рым располагала Александрийская курия, создавало благоприятные условия для симонии. Замечание в письме Исидора Пелусиота говорит о том, что в Александрии можно было купить епископскую хиротонию (Ep. II. 127 // PG. 78. Col. 565-572). Опасность симонии (не только епископской, но и священнической) была достаточно большой, поскольку в целом позднеантичное общество рассматривало щедрые пожертвования, сделанные получившим ту или иную должность, как вполне законную благодарность.
Для людей, к-рые готовились исполнять священнические и диаконские обязанности, не существовало обязательной системы образования. Новые члены клира должны были учить наизусть все, что относилось к литургическим чтениям, и богослужебные книги, наблюдая за клириками во время службы. Источники сообщают, что нек-рые епископы экзаменовали кандидатов в члены клира на знание Свящ. Писания. Напр., блж. Афу, еп. Оксиринха (IV - 2-я четв. V в.), требовал от своих диаконов знания на память части Евангелия, 20 псалмов, 2 посланий, а от священников помимо этого знания наизусть части Второзакония, Притч, Книги пророка Исаии. В нач. VII в. Авраам, еп. Гермополя, требовал от своих клириков знания наизусть меньшего по объему текста Свящ. Писания.
Вероятнее всего, основным доходом церквей на протяжении всего ранневизант. периода были пожертвования, приносимые верующими в дни совершения церковных служб. Нек-рые церкви имели землю, ремесленные мастерские, дома. Крупные собственники назначали субсидии на содержание церквей и часовен, расположенных в их владениях. Имп. постановления о субсидиях на содержание клира относились ко всем регионам империи, однако нет практически никаких следов их целевого использования в Александрии, где значительные средства от гос-ва поступали непосредственно к Патриарху, к-рый мог распределять их по своему усмотрению. Но не все экономические ресурсы были сосредоточены в руках Патриарха. Если какая-то церковь благодаря пожертвованиям верующих владела землей, домами, ремесленными мастерскими, Патриарх или местный епископ мог не вмешиваться в дела этой собственности или делал это редко.
В греч. и копт. источниках «церковь» обозначалась словом ἐκκλησία. Помимо этого встречается термин εὐκτήριον, обозначавший часовню. Термин τόπος обозначал не только монастырскую церковь, но и мон-рь. Гораздо реже встречается термин μαρτύριον, обозначавший церковь, где хранились мощи мученика. Особые названия (напр., церковь Вознесения и т. д.) носили епископальные церкви. Значительно реже название содержало имя святого, и оно давалось обычно неепископальной церкви или часовне. Материал папирусов показывает существование большого числа церквей в отдельных городах. Не все церкви были небольших размеров, в тексте VI в., происходящем из Оксиринха, упоминается о строительстве церкви св. Филоксена, у к-рой 8 входов и 120 колонн. Епископальная церковь обычно обозначалась как καθολικὴ ἐκκλησία или μεγάλη ἐκκλησία. Нек-рые города имели неск. епископальных церквей.
Компактность населения Египта, сосредоточенного в основном в городах и селениях, способствовала возникновению церковной структуры, к-рую с определенными оговорками можно назвать «приходской». Духовное лицо, ответственное за епископальную церковь определенного поселка, не было там главой всего клира, а жители не обязаны были являться на службу в καθολική. В деревнях епископальная церковь имела клир, к-рый постоянно и систематически совершал богослужения, в др. церквах службы совершались нерегулярно. Совершение таинства Крещения на протяжении всего периода поздней античности часто было привилегией епископа. Чтобы креститься, дети и взрослые приходили на епископскую кафедру, реже случалось, что епископ приезжал в деревню и крестил народ в местном баптистерии. Число церквей (и епископальных, и др.) уже в IV в. растет очень быстро. В нек-рых селениях, даже сравнительно небольших, насчитывалось до 10 церквей. Инициатива возведения церквей исходила как от большинства жителей деревни, так и от отдельных семей. В монашеских центрах существовали храмы, к-рые окормляли жителей округи: часть заупокойных служб совершалась в церквах такого типа.
На протяжении всего визант. периода Церковь являлась ареной столкновений и расколов, к-рые были сопряжены с созданием параллельной иерархии. Сначала ей приходилось бороться с арианством и мелитианством (см. Мелитианский раскол), затем с монофизитством. Если арианство в Египте, лишившись гос. поддержки, быстро сошло на нет, то мелитианство продержалось неск. дольше, гл. обр. в монашеской среде. Лишь сторонникам монофизитства (антихалкидонитам) удалось найти в Египте значительную социальную базу и создать прочную церковную структуру, а их доктрина стала основой вероучения Коптской Церкви. Распространено мнение о том, что этот церковный раскол в Египте с самого начала носил ярко выраженный этнокультурный характер: большинство сторонников Православия были греками, приверженцы монофизитства - коптами. Связывается это как с ослаблением влияния греч. культуры на коренных жителей Египта в визант. время, особым «практическим» типом религиозности коптов, отличным от греч. («александрийского»), их национальными устремлениями, так и с неприязнью коптов к визант. власти. Однако совр. исследователи (напр., Т. Орланди, Э. Випшицка, Л. Мак-Коул и др.) доказывают, что неприятие греч. языка и лит-ры коптами можно констатировать лишь в течение последнего полувека перед араб. завоеванием. Копт. источники не содержат прямых примеров «грекофобии». Визант. Египет являлся зоной широкого синтеза греч. и копт. культур, что обусловило существование значительного слоя коптов, хорошо знавших греч. язык. Проявления «местного патриотизма», заметного как у копт., так и у греч. авторов, живших в Египте, вписывалось в рамки феномена греко-рим. культуры поздней античности и не являлось проявлением национализма (Э. Випшицка). Все монофизитские патриархи в Египте до Вениамина I происходили из греч. семей, а греки, жившие в провинции (напр., известная семья Аппионов из Оксиринха), могли быть монофизитами. Предположительно окончательное размежевание между православными и монофизитами по национальному признаку происходило уже в араб. время.
V. Монашество. Несмотря на то что в новейшей научной лит-ре принято полагать, что Египет не был родиной монашества - оно зародилось одновременно в неск. вост. провинциях В. и. (Египет, Сирия, Палестина) на основе местных аскетических традиций,- огромная роль Египта в становлении и развитии этого движения очевидна.
Первые протомонашеские поселения в Египте начинают возникать со 2-й пол. III в., гл. обр. в связи с уходом христиан в пустыню во время гонений. Именно к этому времени относится подвижническая жизнь отшельником в пустыне прп. Павла Фивейского, к-рого иногда называют «монахом до монашества». Ок. 271 г. прп. Антоний Великий начинает вести подвижническую жизнь возле своей деревни. Наиболее известные монашеские поселения возникают в Египте в 1-й четв. IV в. Ок. 305 г. прп. Антоний прервал свой затвор и вокруг него возникла колония анахоретов. Ок. 315 г. прп. Аммон Нитрийский поселяется в Нитрии, ок. 320 (или 325) г. св. Пахомий Великий основал Тавеннисийский мон-рь в Фиваиде, ок. 325 (или 330) г. прп. Макарий Великий - поселение в Скиту. Ок. 335 г. возникло монашеское поселение в Келлиях. Примерно в то же время св. Пахомий основал мон-рь в Пбоу (Пабау), к-рый затем стал центром пахомианских киновий, ок. 340 (или 350) г. появился Белый мон-рь.
В научной лит-ре обычно различают 2 (анахоресис, киновия) или 3 (анахоресис, киновия, лавра) типа монашеской организации в Египте, однако на начальных этапах становления монашества эти формы были разнообразней. Наряду с полным уединением (классическим отшельничеством), примеров к-рого в источниках немного, существовали небольшие общины, состоявшие, как правило, из старца и его учеников, колонии отшельников. Отдельно следует выделить т. н. sarabaitae/remnuoth, упомянутые лат. авторами блж. Иеронимом и св. Иоанном Кассианом Римлянином: эти отшельники жили небольшими общинами в городах и селениях, но не признавали над собой власть старцев. Упомянутые церковные писатели называют их «худшим родом монахов». Совр. исследователи считают этот тип монашества переходной формой от городского типа аскезы к пустынножительству. Источники упоминают также о небольших по сравнению с киновиями мон-рях (до 100 чел.), жизнь в к-рых, по всей видимости, регулировалась правилами, установленными основателем мон-ря. Возникновение киновий - общежительной формы монашеской организации - связывается с именем прп. Пахомия Великого. Подобный тип организации со строгим уставом, регулирующим почти весь строй жизни инока, совместным трудом и молитвой, а также (что не менее важно) характеризующийся полным отказом от личной собственности, возник не сразу, а вырабатывался постепенно и закреплялся в положениях Устава прп. Пахомия. В состав братства прп. Пахомия входило ок. 11 мон-рей (из них 2 жен.), одни из них были основаны самим прп. Пахомием, др., уже существовавшие до этого, приняли его устав. Устройство пахомианского братства выглядело скорее всего следующим образом: в период наибольшего расцвета центральный мон-рь насчитывал 1300-1400 монахов, а подчиненные ему мон-ри (как муж., так и жен.) до 200-400 чел. в каждом. Общее число монахов пахомианских киновий приближалось к 3 тыс. чел. (Palladius. Hist. Laus. Cap. VII) либо к 7 тыс. чел. (Ibid. Cap. XXXII), несовпадение цифр в разных источниках, возможно, отражает динамику численности мон-рей. Др. данные о братстве прп. Пахомия (напр., у блж. Иеронима) носят округленный и завышенный характер. После кончины прп. Пахомия в пахомианской конгрегации начинались волнения и часть мон-рей пыталась выйти из состава братства. Возможно, эти нестроения сильно подорвали могущество пахомианского монашества, о последующем состоянии мон-рей св. Пахомия практически ничего неизвестно. Общежительная форма организации получила свое дальнейшее развитие в братстве Шенуте, к-рый ок. 383 г. стал настоятелем Белого мон-ря. В его конгрегацию входили как минимум 3 мон-ря (1 из них жен.). Ее устав, разработанный при предшественнике Шенуте, Пжоле, был более суровым, чем Устав прп. Пахомия. Исследования творений Шенуте позволяют предполагать, что организация его мон-рей имела строгую иерархию («старцы» и «старицы», «отцы», «начальники домов», простые монахи и монахини), где осуществлялось довольно жесткое регулирование жизни иноков (см., напр.: Layton B. Social Structure. P. 25-30). К провинившимся могли применяться телесные наказания, регламентировались состав и количество вкушаемой пищи, запрещалось употребление вина и т. д. (cм.: Ibid. P. 30-54). Киновия как тип организации оказалась весьма жизнеспособна: благодаря Правилам свт. Василия Великого и прп. Венедикта Нурсийского (использовавших Устав прп. Пахомия) она широко распространилась как на востоке, так и на западе христ. мира.
Помимо перечисленных типов организации монашества в Египте можно обнаружить уникальные случаи: напр., мон-рь прп. Аполлония Фиваидского (см. Бауит) (Rufinus. Hist. mon. VIII (lat. VII)) на ранних этапах своего развития сочетал элементы колонии отшельников и киновии, мон-рь аввы Исидора (Ibid. Cap. XVII) был скорее всего сходен с киновией, но имел более строгие правила (запрет монахам покидать мон-рь и пр.). Источники содержат примеры затворничества (как отдельно, так и в составе мон-ря) и странничества. Есть указания на то, что нек-рые отшельники подвизались в пустыне, мигрируя вместе со стадом животных (см. ст. Афу).
Отдельно следует выделить организацию монахов на Нитрийской горе (Palladius. Hist. Laus. Cap. VII; Rufinus. Hist. mon. Cap. XX (lat. XXI)): там находились как минимум 3 типа поселений: «по одному, по двое и многие вместе». Наряду с этим существовали общие для всего комплекса институты: коллегия из 8 пресвитеров, общая система наказаний, общие пекарни, странноприимный дом и проч. По субботам и воскресеньям все монахи собирались в церкви для богослужения. Еп. Палладий пишет, что число иноков Нитрии составляло до 5 тыс. чел., однако эти цифры, возможно, преувеличены. Нек-рые элементы такой же организации можно усмотреть в Келлиях и в Скиту, поддерживавших с Нитрией тесные связи.
Мон-ри зачастую вырастали постепенно из небольших общин, возглавляемых старцами. Однако отдельные обители возникали на местах языческих храмов, поблизости от церквей или мест, где подвизался известный подвижник, к тому времени уже почивший. Возможно, нек-рые мон-ри возникали на средства их основателей, к-рые становились настоятелями (см.: Palladius. Hist. Laus. Cap. XIV). Монашеское поселение могло образовываться за счет постепенного слияния неск. близлежащих общин в один комплекс - т. о., скорее всего происходило возникновение комплекса на Нитрийской горе, чем можно объяснить особенности его организации.
Широко распространено мнение, что егип. монахи по большей части были необразованными копт. крестьянами. Точных данных о соотношении греков и коптов в монашеской среде источники не содержат. Однако недавние исследования показали большую роль городских и окологородских мон-рей в возникновении и развитии монашеского движения, а также то, что грамотность в монашеской среде была распространена в большей степени, нежели это ранее предполагалось (Э. Випшицка). Можно предполагать, что среди монахов Н. Египта, более эллинизированного и урбанизированного, чем юг страны, было немало греков и коптов из образованных городских слоев среднего достатка. Это подтвердилось, напр., раскопками Келлий, где были найдены указывающие на это тип жилищ, внутреннее убранство, предметы быта, там обнаруженные, и т. д. Однако и в обителях В. Египта были греки и представители городских торгово-ремесленных сословий. Предполагается, что в поселениях анахоретов выходцев из зажиточных слоев было больше, чем в киновиях. Данные источников о видных подвижниках свидетельствуют о том, что среди них было немало горожан. Источники содержат также упоминания о присутствии в монашеской среде представителей др. регионов - «эфиопов», ливийцев, палестинцев, «римлян», жителей М. Азии и др., но такие примеры немногочисленны.
На ранних стадиях развития монашества преобладал «автаркический» идеал хозяйственной жизни, согласно к-рому все необходимое для нужд мон-ря или общины должно производиться самими монахами, остальное следует покупать или менять на товары, произведенные в мон-ре. Отдельные иноки нанимались к землевладельцам во время жатвы за часть урожая. Применительно к IV в. нет достаточно надежных данных о том, что этот принцип часто нарушался. Еще одним источником доходов мон-ря были пожертвования богатых благочестивых мирян. Возможно, что для нек-рых обителей это был основной источник дохода, хотя такие пожертвования носили нерегулярный характер. В источниках содержатся примеры успешных «автаркических» монашеских хозяйств: напр., мон-рь прп. Пахомия в Панополе, Нитрийский комплекс, мон-ри Шенуте и др. Однако с V в. есть ясные указания на то, что мон-ри начали использовать такие средства получения доходов, как сдача в аренду мастерских, продажа или аренда земельных участков и др. Мон-ри занимались благотворительностью: оказывали помощь заключенным и неимущим, устраивали бесплатные раздачи еды и одежды и т. д., но о конкретных масштабах этой деятельности судить сложно. В кризисных ситуациях - неурожай или набег кочевников - мон-ри могли оказывать помощь пострадавшему населению: кормить, выкупать пленных, хоронить погибших и т. д.
Наиболее частый тип обращений к известным подвижникам со стороны мирян (что видно как из агиографических источников, так и из папирусов) - это просьбы об исцелении. Однако есть также данные, что монахи выступают посредниками в разрешении бытовых и социальных конфликтов (напр., территориальных споров между деревнями, посредничество при выкупе из рабства и т. д.), что подчеркивает достаточно высокий авторитет нек-рых подвижников как у населения, так и у чиновников. Нередко на известных подвижников смотрели как на гарантов чистоты веры в случаях споров с еретиками (см., напр.: Rufinus. Hist. mon. X (lat. IX)).
Миссионерская деятельность монахов в IV-V вв. могла носить форму как целенаправленного уничтожения остатков языческих культов (см.: Vita Sinuthii. Cap. 83-84, 125-126), так и быть результатом повседневного общения монахов с крестьянами (ср.: Rufinus. Hist. mon. X (lat. IX)). С кон. IV в., во время т. н. антропоморфитской смуты (см. Антропоморфиты), монахи заявляют о себе как о силе, способной активно вмешиваться в церковные и богословские вопросы. Впосл. эта роль монашества только усиливается.
Особый вопрос составляют взаимоотношения монахов и церковного клира, в частности епископата на ранних этапах развития монашества. С одной стороны, в источниках подчеркивается уважительное отношение к клирикам (Athanas. Alex. Vita Antonii. Cap. LXVII; Palladius. Hist. Laus. Cap. I), с др.- есть упоминание о серьезном конфликте, возникшем между прп. Пахомием и епископами на Соборе в Латополе (см.: S. Pacomii vitae. P. 11; Monuments pour servir. P. 591 sq.). Однако этот конфликт в целом не является отражением серьезных противоречий между церковными институтами - монашеством и епископатом, как считал, напр., А. А. Спасский (см.: Спасский А. Пахомий и Феодор, первые основатели киновитского подвижничества по греч. и копт. источникам // БВ. 1909. № 2. С. 308). Подобные конфликты могли иметь локальный характер и скорее всего были связаны с частными дисциплинарными проблемами. Неоднозначен вопрос об отношении монахов к принятию священного сана. Как указывают агиографические источники, иноки старались избегать принятия сана (см., напр.: Palladius. Hist. Laus. XI). Но в последних исследованиях сделано предположение о том, что стремление стать членом клира было сильно и в раннем монашестве и известные подвижники вынуждены были его сдерживать (см.: Wipszycka E. Les clercs dans les communautés monastiques d'Égypt // J. of Juristic Papyrology. 1996. Vol. 26. P. 135-166). Впосл., особенно в VI-VII вв., число представителей монашества в составе клира заметно увеличилось.
В VI - сер. VIII в. В. и. играла определяющую роль на территории всей Италии и Сицилии (см. в ст. Равенна, Рим, Сицилия). Однако в дальнейшем, после араб. завоеваний на Востоке и в Африке, империя заняла скорее оборонительную, чем наступательную позицию в этом регионе. Ослаблению визант. позиций в зап. провинциях способствовало также постепенное укрепление позиций рим. архиепископа в Италии и создание к 750-м гг. гос-ва пап, а также лангобардское завоевание Равенны и Рима. С сер. VIII в. В. и. еще сохраняла влияние на обл. Венето и Неаполь, но фактически ей подчинялись лишь наиболее грецизированные области - Юж. Италия и Сицилия.
На материке ей пришлось противостоять экспансии франков (сер. VIII - сер. X в.), арабов (с IX в.), германцев (с сер. X в.), норманнов (с нач. XI в.). Политическая ситуация на Апеннинском п-ове осложнялась наличием значительного числа мелких полунезависимых владений, таких как Беневент, Салерно, Капуя, Неаполь, Амальфи, Гаэта, Венеция. В целях более успешного проведения своей политики в Италии византийцы создали ряд новых адм. подразделений: в кон. IX в. была основана фема Лангобардия (Лонгивардия), куда входили часть Апулии, Лукании и г. Бари. Вероятно, в течение короткого времени существовали фемы Калабрия и Отранто, ок. 969 г. возник катепанат Италия. Однако с норманнским завоеванием в XI в. и эти меры не принесли успеха византийцам. Осада норманнами столицы катепаната Бари в 1071 г. закончилась сдачей города.
I. Греческая Церковь в Юж. Италии и Сицилии. В. и. в IX в. сохраняла свои позиции в Калабрии и юж. Саленто и завоевала в 870-880 гг. лангобардские районы Апулии, Базиликаты и Юж. Калабрии, где восстанавливались лат. еп-ства, поскольку здесь преобладало лангобардское население. Мн. селения исчезли в раннем средневековье, поэтому необходимо было создавать новые епархии. В VIII в. византийцами были основаны новые города и епархии в городах Юж. Италии. В визант. эпоху не имелось к.-л. непроницаемых границ между греч. и лат. клиром, хотя в густонаселенных зонах иногда происходили конфликты. Так, в 800-х гг. папа Римский Стефан V выступил против создания греч. епископии в отвоеванном Таранто, где остались лишь лат. еп-ства.
Подчинение в 968 г. греч. епископов лат. кафедре в Отранто, о чем упоминает Лиутпранд Кремонский, скорее всего не состоялось. На севере Калабрии для престолов Кассано, Мальвито, Бизиньяно и Козенца потребовалось создать лат. митрополию в Салерно и греч. в Реджо - первые 2 кафедры по крайней мере были, без сомнения, греческими в течение долгого времени.
Эллинизация епископских престолов происходила практически одновременно и в Сицилии и в Юж. Италии. В Калабрии нек-рые епископы носили греч. имена уже в кон. VII в., но сплошная эллинизация началась в VIII в. В Калабрии было только 10 кафедр; кроме того, сев. часть полуострова до Козенцы осталась латинской, т. к. она являлась лангобардской территорией. Лат. были Кротон и, может быть, Россано и Тремеса. Все первые греч. епархии размещались на юге района Ла-Сила: Реджо, Тауриана, Никотера, Тропеа, Вибо, Скуиллаче, Локри. Последующее развитие церковной организации зависело от основания новых городов византийцами (располагавшихся часто во внутренних областях) и лангобардами (на севере), а также от проникновения на север грекоязычного населения и от присоединения к В. и. Сев. Калабрии в кон. IX в. В VIII в. престол из Локри был перенесен в Джераче; во 2-й пол. IX в. епархию в Калабрии передали митрополиту в Реджо; в кон. IX в. появились новые епископии в Амантеа, Никастро и, возможно, в Россано (к-рая получила автокефалию в XI в.); кроме того, в Ла-Силе учреждена митрополия Санта-Северина, в подчинении к-рой находились Умбриатико, Черенция и Изола-ди-Капо-Риццуто, Саленто. К X-XI вв. нек-рые лат. еп-ства на севере на короткое время грецизируются (Кассано и Мальвито, возможно, Бизиньяно и Козенца). С др. стороны, к кон. X в. такие древние еп-ства, как Тремеса и Тауриана, прекратили существование, а Вибо в норманнскую эпоху переместилось в Милето. За неск. десятилетий до прихода норманнов на юге были основаны кафедры в Оппидо, Бова и, возможно, в Стило. Последнюю кафедру нельзя рассматривать как исключительно К-польскую епархию. Она упоминается в источниках то как «епископство», то как «великая церковь», однако позднее епископ Скуиллаче носил также титул и епископа Стило. Вероятно, оно было создано тогда же, когда и Оппидо и Бова и не пережило норманнскую эпоху. Во 2-й пол. XI в. норманны сменили иерархию греч. престолов на лат., кроме Джераче, Кротоне, Санта-Северина, Оппидо, Бова и Россано, где население препятствовало латинизации еп-ств до 1093 г.
Последний регион - Саленто. Со времени своего основания калабрийская митрополия Санта-Северина подчинялась престолу Галлиполи, к-рый еще долгое время оставался греч. и после норманнского завоевания. Перед падением визант. господства к ним присоединился Палеокастрон (Кастро) (Darrouzès. Notitiae. N 10). С др. стороны, Лечче была греч. епархией и не исключено, что 2 еп-ства ниже Саленто - Удженто и Алессано (Левка) - были основаны незадолго до падения визант. власти в регионе. Отранто оставалось вне этой системы: оно было автокефальным с 968 г., и местный митрополит ставил новых епископов на границе Апулии и Лукании (Гравина, Матера, Ачеренца, Трикарико, Турси). Напротив, в 1-й пол. XI в. известно неск. епископов-греков, с одной стороны в Таранто, с др.- в принципате Салерно. Они исчезают к сер. XI в.
Частноправовые акты дают нек-рые сведения о составе кафедрального клира, гл. обр. в Калабрии. Кроме протодиакона и протоиерея (протопапаса) в Санта-Северине известен доместик кафедрального собора, в Оппидо имелись примикирий, кимилиарх или скевофилак, канстрисий, кувуклисий, священник иеромнемон; в Реджо - примикирий, диакон-хартофилакс, лаосинакт. В этой митрополии получает владения «Великая Церковь»; кроме того, диаконат сообща пользуется нек-рыми владениями. Подобная организация во многом повторяет структуру патриаршего ведомства К-поля.
Документы крайне лаконичны, когда дело касается клира и статуса местных церквей. По меньшей мере к XI в. священники оказались прикрепленными к отдельным храмам. Нек-рые из церквей были частными: так, имеется свидетельство, что в сер. XI в. в Оппидо 2 чел. дарят кафедральному собору половину церкви, к-рую они построили; и отныне она переходит в подчинение епископа. Есть сообщение о том, что митрополия Реджо признала долги некоего священника. Кроме того, из упоминания в одном из актов 2 священников ясно, что один из них служил в кафедральном соборе, а др.- в частной церкви. Часто священники исполняли функции публичных нотариев. При норманнском господстве греч. церкви приняли вид приходских общин, существующих параллельно с лат. церквами.
В сер. XI в. в подчинении митрополии Реджо находилось множество мон-рей, что свидетельствует о ее богатстве и значительности. Она контролировала 281 владение, бесчисленное количество имущества в 7 свободных общинах. По картулярию кафедрального собора новое еп-cтво в Оппидо было не столь богато: в начале норманнского завоевания оно только начинало обустраивать свои владения.
Норманны латинизировали большинство епископских престолов, переведя их под рим. юрисдикцию, но сохранили и греч. духовенство. Существование греч. обряда до XVII в., а греч. диалектов до XX в. доказывает, что греки компактно проживали на определенной территории.
Сицилийские епископы присутствуют на церковных Соборах в VII в.; на Вселенском VII Соборе в Никее в 787 г. их было 10. Неск. годами ранее греч. епископы Лентини и Катании выступали посланцами имп. Ирины к папе. В это время греч. имена епископов свидетельствуют об усилении эллинизации сицилийских престолов, когда они вновь подчиняются К-полю, при этом визант. иерархия берет верх над лат. Примерно в сер. VIII в. на острове учреждается митрополия в Сиракузах; во 2-й пол. IX в. еп-ство Катании становится автокефальным: позднее в диптихах оно обозначается как титулярная митрополия. В целом греч. епархии VIII-IX вв. были древнего происхождения, основаны в эту эпоху Чефалу, Карини и Мальта. Почти все они исчезли во время араб. господства на острове.
Мусульм. завоевание IX в. быстро уничтожило большую часть диоцезов в вост. Сицилии, на западе и северо-западе они сохранились дольше. Во время 2-го периода иконоборчества в Сиракузах был митрополит-иконоборец. 4 епископа предприняли поездку в К-поль в 869 г.; в перечне епархий в правление имп. Льва VI уже нет Катании, и в XI в. «архиепископом Сицилии» назван митрополит Реджо. Норманны, прибывшие в 1072 г. в Палермо, нашли резиденцию архиепископа в маленькой церкви, поскольку кафедральный собор был давно превращен в мечеть. В 1103 г. греч. епархия в Катании перешла под власть латинян. Норманны создавали на острове только лат. еп-ства.
II. Южноитальянские мон-ри. Греч. монашество в Сицилии, Калабрии и в Базиликате известно нам по 2 различным типам источников: с одной стороны, это жития святых монахов (ок. 15), среди к-рых самым выдающимся как с исторической, так и с лит. т. зр. является Житие св. Нила Россанского; с др.- материал актов.
К кон. VI в. на упомянутых территориях мон-ри еще были латинские. С VII по IX в. среди монахов Сицилии и Калабрии появляется много греков. Мон. Феофан ведет переписку с Феодором Студитом, сицилийские монахи Митрофан и Марк - с Патриархом Фотием. Первый широко известный италийский монах Илия Младший род. в Энне, возможно в 1-й пол. IX в. В течение жизни он побывал не только в Калабрии, но и на Синае, на Пелопоннесе, на Корфу, в Фессалонике, что подтверждает активные связи итало-греч. монашества с крупными религ. центрами империи. В странствиях его сопровождали ученики. Большая часть монахов сицилийского происхождения (Лев-Лука Корлеоне, Виталий из Каструм Новум, Савва, Христофор и Макарий из Коллесано, Лука из Демены) бежала от арабов через Мессинский прол. на континент. В захваченной мусульманами Сицилии самым важным греч. монашеским центром был Сан-Филиппо д'Ажира (к востоку от Энны).
В сохранившемся инвентарном списке греч. митрополии Реджо упоминаются многочисленные мон-ри и подворья на юге полуострова. Но, если кто-то из подвижников и задерживался (как, напр., прп. Илия Пещерник в Меликукке), то большая часть монахов, как правило, уходила все дальше на север. Россано был одним из значительных монастырских центров. На границах многонаселенных Калабрии и Базиликаты образовывались большие монастырские зоны - Меркурио близ р. Лао и Латиниано в долине рек Синни и Агри (Карбона). Св. Нил, родившийся в 1-й пол. X в. в Россано, в одном из культурных центров визант. Италии, получил в родном городе серьезное образование. Он основал мон-рь в Меркурио; позднее отправился в лат. земли и поселился сначала в Валлелуче, где принимал аббата Монте-Кассино. Затем, возвратившись в Серпери близ Гаэты, он основал в окрестностях Рима мон-рь Гроттаферрата, к-рый до сих пор играет заметную роль в монастырской жизни и имеет богатую древнюю б-ку. В числе проч. рукописей здесь находятся автографы его основателя и учеников. В Терра-д'Отранто сохранились остатки нек-рых греч. мон-рей визант. эпохи; мн. маленькие греч. обители находились в гротах.
Монашеская организация мало чем отличалась от установлений визант. эпохи. Вначале монахи жили то поодиночке, то общиной, наиболее известные были часто окружены учениками. В нач. XI в. монахи приняли Уставы свт. Василия Великого и Феодора Студита. Именно в эту эпоху образуются самые важные мон-ри.
В норманнскую эпоху основывались новые мон-ри, такие как Санта-Мария дель Патир близ Россано и его подворий, Спасителя в Мессине и св. Варфоломея в Тригоне или св. Николая в Казоле в Терра-д'Отранто. Многочисленные греч. мон-ри постепенно переходят под контроль лат. аббатов, объединившись в братства. Особняком стоят императорские мон-ри, такие как Салины близ Оппидо и св. Петра в Таранто; прежде существовавшие как киновии, в 999 г. они были переданы светскому сановнику и его детям. В визант. эпоху существовали в основном маленькие и средние монастырские объединения в отличие от норманнского времени, когда возникали большие аббатства. От этой эпохи сохранилось большое количество литургических книг; самая знаменитая рукопись - Барберини Евхологий (Vat. Barber. gr. 336), скопированный в Калабрии в VIII в.- древнейший из известных в визант. мире. Изучение этого визант. манускрипта показывает наличие в нем многочисленных сиро-палестинских и егип. элементов; следует констатировать, что последующие итало-греч. евхологии несут на себе существенные вост. влияния. Бытование литургии св. Иакова и св. Марка, известное в этом регионе, доказывает наличие значительного количества иммигрантов с востока. В Кампании в X в. контакты с Зап. Церковью также повлекли за собой появление характерных черт, в частности перевод и последующая византинизация формуляра рим. мессы, к-рый многочисленные манускрипты донесли до нас под именем литургии св. Петра; через мон-рь Амальфитанцев на Афоне или посредством калабрийских монахов эта литургия распространилась также на Восток, где она была переведена на слав., армян. и груз. языки.
III. Политика норманнских герцогов в Юж. Италии XI-XII вв. После того как Роберт Гвискар получил от Римского папы титул герцога Апулии и Калабрии и за это признал власть папы и обязался защищать его от врагов, политика норманнов состояла в постепенном подчинении Римской курии мон-рей Юж. Италии, потерявших в ходе завоевания свою адм. связь с К-польским Патриархом, и в быстрой латинизации епископских кафедр. Акты, касающиеся церковной реорганизации Калабрии и удостоверяющие восстановление греч. епархий в Милето и Скуиллаче в норманнский период, оказались подложными (ранее в историографии этот факт воспринимался как неожиданный поворот в политике норманнского гр. Сицилии Рожера I). Так, в 1066 г. во главе греч. епархии Тропеа встал латинянин, то же произошло в Палермо в 1083 г., а в 1078 г. совершилась насильственная латинизация кафедры в Реджо, когда Роберт Гвискар, выслав греч. епископа Василия, заменил его лат. прелатом. Папой Григорием VII в правление Рожера I были также упразднены древние греч. епархии Тауриана и Вибо для создания лат. еп-ства Милето. Нек-рые греч. епископские кафедры были оставлены в Калабрии по политическим соображениям и из-за того, что их поддерживало большое число верующих-греков.
В 1080 г., угрожая отлучением в случае посягательства на земельную собственность Римской Церкви, папа специальной буллой разрешил вмешательство лат. епископов в церковное устройство Юж. Италии: теперь они могли объявить своей собственностью любой греч. мон-рь и подчинить его юрисдикции Рима. Это, вероятно, и явилось одной из причин того, что в посл. четв. XI в. греч. мон-ри Калабрии, в т. ч. и р-нов Меркурио и Латиниано, были оставлены монахами, к-рые отправились на юг и на Сицилию, где норманны, обнаружив уцелевшие при арабах греч. обители св. Ангела в Броло, св. Филиппа во Фрагале, Пресв. Богородицы в Викари и св. Варвары, а также земельные владения в Валь-Демоне, восстанавливали церкви и мон-ри (к-рые до 1134 были в основном греч.) и строили новые для укрепления авторитета своей власти среди греч. жителей. Роберт Гвискар в 1063 г. устроил около Мессины мон-рь св. Григория. Его преемник Рожер I заявлял, что считает вполне справедливым восстанавливать мон-ри и заселять их иноками. Из 32 случаев основания мон-рей при Рожере I 21 греч. мон-рь основывает сам правитель острова и лишь в 11 - частные лица, тогда как из 36 лат. мон-рей 25 основаны частными лицами. Это позволяет сделать вывод о том, что в кон. XI - нач. XII в. Рожер I, всячески ослабляя греч. влияние в Калабрии, пытался на Сицилии увеличить количество своих немусульм. подданных. Так же и сын его Рожер II (граф Сицилии 1101-1130, герцог Апулии 1127-1154, король Сицилии 1130-1154) устроил в Мессине греч. мон-рь во имя Спасителя, к-рый был тогда известен как греческий. Сначала Рожер II выстроил небольшую церковь, посвященную Спасителю, а с 1130 г. там образовался большой мон-рь с Уставом свт. Василия Великого (просуществовал до XVI в.). Этому мон-рю Рожер II подчинил 31 мон-рь в Сицилии и 15 - в Калабрии. Право назначать игумена этого мон-ря, к-рому был дан сан архимандрита, правители острова оставили за собой.
После 1134 г. дарения и основания греч. церквей прекращаются; от 2-й пол. XII в. сохранились только 2 грамоты, содержащие подтверждение дарений, сделанных Рожером, и акт о восстановлении прав на владение. Существует документ 1196 г., адресованный Мессинскому архиеп. Бернарду, к-рому поручается надзор за греч. и лат. мон-рями его диоцеза, а следов., и за теми, к-рые были приписаны к мон-рю Спасителя. Так, через постепенное подчинение Риму, происходила латинизация греч. мон-рей юга Италии и Сицилии. Возможно, такая централизация греч. мон-рей на Сицилии была подсказана норманнским правителям Римской курией. Подобное происходило и в Апулии, где при Рожере II большинство греч. мон-рей были подчинены мон-рю св. Николая в Казоле близ Отранто, основанного в 1099 г. игум. Иосифом при содействии герц. Тарентского и Антиохийского Боэмунда. И здесь все греч. мон-ри Апулии были также объединены около одного греч. мон-ря, к-рый был непосредственно подчинен Риму. К сер. XIII в. эта зависимость вылилась в форму прямого вмешательства Рима в дела этой обители. При Вильгельме II (1166-1189) мон-рь святых Илии и Анастасия в Карбоне (Калабрия) претендовал в 1168 г. на то, чтобы стать alma mater греч. мон-рей Кампании и Лукании в противовес мон-рю Спасителя в Мессине.
Т. о. в норманнский период греч. обители были или разрушены, или перешли в ведение бенедиктинских монахов. К кон. XII в. древние греч. мон-ри и церкви попали под контроль и покровительство крупных монастырских центров: св. Илии в Карбоне для района Валь-ди-Синни, св. Иоанна Жнеца в Стило для Астромонте, Богородицы Новой Одигитрии (ныне Санта-Мария дель Патир) близ Россано для района Ла-Сила, св. Николая в Казоле близ Отранто для Апулии и Спасителя в Мессине для Сицилии и юга Калабрии. Норманнские герцоги вынуждены были терпимо относиться к их существованию там, где греч. население составляло большинство. На рубеже XII-XIII вв. церковная реформа, начатая папской буллой 1080 г. в отношении южноитал. мон-рей, была почти закончена: большинство греч. обителей Апулии, Калабрии и Сицилии через подчинение крупным мон-рям оказались в зависимости от Рима. В правление Вильгельма I Злого (1154-1166) происходили настоящие гонения на греч. иноков, греч. мон-ри насильно передавались лат. клиру, греков заставляли переходить к лат. церковно-служебному уставу и проч. Но еще в сер. XIII в. Николай Нектарий Отремтский вел полемику с кардиналом в защиту греч. обряда Крещения.
Греч. обители в лат. землях почти полностью исчезли. Однако население грекоязычной культуры на уровне приходов сопротивлялось латинизации и долго еще поддерживало в нек-рых районах использование греч. языка, практически до наст. времени он сохранился близ Бовы и на юге Лечче, в Саленто, что позволяло создавать многочисленные рукописи до XVI в. Визант. литургия поддерживалась до XVII в. В наст. время она сохранилась у албанцев Сицилии и Калабрии, появившихся там в XV-XVI вв.
Болгарское гос-во было создано в кон. VII в. непосредственно на территории В. и. и на протяжении столетий находилось с ней в теснейшем взаимодействии, многократно переходя от конфронтации к союзническим отношениям и наоборот; более 2 столетий (970-1180-е гг.) болг. земли входили непосредственно в состав В. и. (политическую историю см. в ст. Болгария). Это обстоятельство (вернее, постоянно действующий фактор) определило мн. особенности социально-экономической, политической и культурной жизни страны в эпоху средневековья. Еще до принятия христианства греческий служил офиц. языком дипломатических сношений, на нем преимущественно выполнялись также памятные надписи болг. языческих правителей в VIII-IX вв. (см.: Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979; Каймакамова М. Българска средновековна историопис. София, 1990. С. 89-94): надписи на протоболг. языке выполнены греч. алфавитом. Широкая известность на территории Болгарии греч. письма несомненно явилась одной из причин создания в кон. IX в. на его основе нового слав. алфавита - кириллицы взамен первоначальной глаголицы. Изображения на печатях и медальонах болг. ханов подражают имп. иконографии. После принятия христианства в 60-х гг. IX в. в форме визант. Православия (см. ст. Болгарская Православная Церковь) греч. язык являлся на первых порах в Болгарии (до начала деятельности здесь в 886 учеников святых Кирилла (Константина) и Мефодия) основным языком богослужения, сохранив и позднее заметные (если не господствующие) позиции в церковном пении (см.: Момина М. А. Проблема правки слав. богослужебных гимнографических книг на Руси в XI в. // ТОДРЛ. Л., 1991. Т. 45. С. 201-202). Практика поставления греч. священников на приходы в Болгарии сохранялась по крайней мере до 2-й пол. 90-х гг. IX в., если не позднее. Судя по эпиграфическому материалу (раскопки в монастырском комплексе Равна в сев.-вост. Болгарии), греч. монашество в стране было значительным и в X в. Первые христ. правители Болгарии (кн. Борис, цари Симеон и Петр) состояли в переписке с К-польскими Патриархами. Симеон во время пребывания заложником в К-поле получил хорошее греч. образование и настолько проникся духом визант. культуры, что современники называли его «полугреком». Став правителем, он попытался военным путем воплотить в жизнь идею «переноса царства» (Translatio imperii) - создания единого гос-ва «болгар и греков» под своей властью. В 919 г. Симеон принимает царский (имп.) титул и провозглашает болг. архиепископа Патриархом. Осуществить эти планы Симеону не удалось, но культурная часть его программы, направленная, в частности, на создание слав. аналога монастырского варианта визант. культуры, трудами болг. книжников была претворена в жизнь (см.: Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI-XIV вв. Мюнхен, 1991. С. 264-276), послужив позднее основой и моделью для рус. и серб. лит-р.
Возможно, что косвенным отражением культурно-политической программы Симеона (в т. ч. и для всей позднейшей средневек. истории Болгарии) является практически полное отсутствие в болг. книжности летописных памятников и житий правителей и церковных иерархов (при наличии значительного числа переводных хроник) - вероятно, история страны не мыслилась образованной частью общества в отрыве от истории Византии (или в противопоставлении ей). На это же указывает скорее всего и включение болг. реалий в эсхатологические сочинения и компиляции (см. в ст. Апокалиптика).
В долгое правление сына и преемника Симеона - царя Петра (927-969), женатого на дочери имп. Романа I Лакапина и не унаследовавшего энергии и политических талантов отца, визант. влияние в Болгарии, по всей видимости, еще более усиливается.
После завоевания имп. Иоанном I Цимисхием Вост. Болгарии (970) регион был подчинен в церковном отношении К-польскому Патриархату; такая ситуация сохранялась вплоть до восстания 1185 г. и образования 2-го Болгарского царства. Более сложной была картина болгаро-визант. взаимоотношений в зап. части царства, завоеванного Василием II Болгаробойцей в 1018 г. Здесь была создана автокефальная Охридская архиепископия, в рамках к-рой болг. культура продолжала сохраняться, хотя условия для ее существования становились со временем все менее благоприятными (см.: Флоря Б. Н., Турилов А. А., Иванов С. А. Судьбы кирилло-мефодиевской традиции после Кирилла и Мефодия. СПб., 2000. С. 123-128). Значительная часть болг. аристократии, признавшей власть Византии, вошла в состав ее правящей верхушки, но (по старой визант. традиции) была расселена в др. регионы империи. Однако картину жизни Охридской архиепископии в XI-XIII вв. определяет не только это разрушение национальной элиты и антивизант. восстания (крупнейшие в 1040-1041 и 1072-1073), но и проявления культурного взаимодействия. Византийцы пишут на греческом жития и службы местным слав. святым (архиеп. Феофилакт - пространное Житие св. Климента Охридского, Георгий Скилица в сер. XII в.- Житие св. Иоанна Рильского и цикл канонов ему, архиеп. Димитрий II Хоматиан в XIII в.- проложное житие Климента), к-рые тем самым включаются в число чтимых греч. святых. В среде местных слав. книжников наряду с представлениями о святости слав. языка и письма (Солунская легенда, переделка сочинения Храбра Черноризца) формируются и причудливые порой представления о византийско-болг. общности (Иванов С. А. «Болгарская апокрифическая летопись» как памятник этнического самосознания болгар // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989. С. 70-77).
Резкая конфронтация болгаро-визант. отношений в ходе восстания Асеней в 1185 г. и создания 2-го Болгарского царства после взятия К-поля крестоносцами сменяется поисками союзников в различных политических комбинациях. В 1234 г. Тырновский предстоятель Иоаким I был рукоположен в Никее, а в следующем году за ним был признан патриарший титул.
Старая болг. идея «переноса царства», имевшая определенные шансы на воплощение в правление царя Калояна (и, возможно, Иоанна Асеня II), после сер. XIII в. утрачивает свое значение для страны, разоренной междоусобными войнами и татар. набегами и сохраняется лишь как часть панегирических формул (титул Иоанна Александра - «царь болгар и греков», именование Тырнова «Царьградом», а Патриарха Тырновского Игнатия (1277) - «столпом правоверия»). Ориентация на визант. образцы дает о себе знать в различных проявлениях жизни верхушки болг. общества - придворных чинах и титулах, царском облачении (как можно судить по миниатюрам Лондонского Евангелия царя Иоанна), характере оформления монет и печатей.
Ярким показателем значения В. и. в истории и культуре средневек. Болгарии является своеобразная «национализация» здесь почитания целого ряда визант. святых, превращение их в особо чтимых болгарских. Зачатки этого своеобразного явления, не имеющего полноценных аналогий в др. странах правосл. слав. мира, обнаруживаются уже в правление кн. Бориса, когда особое почитание приобрели раннехрист. Тивериопольские (Струмицкие) мученики и в Западноболгарском царстве, когда царем Самуилом в 986 г. в Преспу были перенесены из фессалийской Лариссы мощи свт. Ахиллия. Но наиболее показательна эпоха Второго царства, когда в результате военных походов царей из династии Асеней в Тырнов были перенесены мощи мн. святых (свт. Илариона, еп. Меглинского, свт. Иоанна Чудотворца, еп. Поливотского, прп. Иоанна Рильского, мч. Михаила Воина из Потуки, преподобных жен Параскевы (Петки) Эпиватской и Филофеи Тырновской), ставших наиболее почитаемыми в Болгарии вплоть до наших дней. Большинству из них во 2-й пол. XIV в. написаны пространные жития, похвальные слова и службы свт. Евфимием Тырновским (а еще ранее - в XIII в.- краткие жития и повести, включенные позже в Стишной Пролог), при этом болгарами из них были только св. Иоанн Рильский и, возможно, Михаил из Потуки. Такая активность почитания визант. святых, чьи мощи были собраны в болг. столице, особенно заметна на фоне местных в то время культов святых Климента и Наума Охридских и западноболг. (македон.) пустынников преподобных Гавриила Лесновского, Иоакима Осоговского и Прохора Пшинского, а также несомненного угасания в стране в XIV в. почитания св. архиеп. Мефодия и непродолжительности почитания Тырновского Патриарха свт. Иоакима, служба и житие к-рого сохранились в единственном дефектном списке.
Болг. церковное искусство на протяжении всей средневек. истории находилось под сильнейшим влиянием византийского (см. разд. «Искусство» в ст. Болгария).
Серб. племена, поселившиеся в зап. части Балканского п-ова в правление имп. Ираклия в качестве пактиотов, вскоре с ослаблением империи стали от нее по существу полностью независимы. Регион, в к-ром формировалась средневек. серб. государственность, совпадал с территорией совр. Сербии лишь частично, в ее юж. и юго-зап. областях, и включал помимо этого юг совр. Боснии и Герцеговины, Юж. Далмацию, Черногорию и сев.-запад Албании. Длительное время (по крайней мере до X в.) эта область не была единой в политическом отношении, а состояла из разрозненных территориально-племенных княжений, наиболее значительными среди к-рых были приморская Дукля (Зета) и континентальная Рашка, в Х-ХII вв. попеременно выступавшие в роли центра гос. объединения серб. земель. Окраинное положение относительно основных центров В. и. достаточно небольших и небогатых серб. княжеств и их сравнительно малый военно-политический потенциал явились причиной того, что они упоминаются до XI-XII вв. в иностранных источниках (основной из к-рых представляет трактат 1-й пол. X в. «Об управлении империей» имп. Константина VII Багрянородного), как правило, лишь в связи с военными действиями в регионе (как союзники либо противники Византии); главный же местный источник - т. н. «Летопись (или Хроника) попа Дуклянина» («Барский родослов»), дошедшая в лат. переводе,- изобилует легендарными известиями, нуждающимися в тщательной проверке.
В правление имп. Василия I Македонянина, ок. 870 г., большая часть серб. племен (за исключением обитавших в бассейне р. Неретвы и на близлежащем побережье Адриатики иеретвлян (паганов), остававшихся язычниками еще в X в.) приняла христианство из Византии (более ранние опыты обращения сербов в новую религию не имели продолжительного успеха), однако детали этого события и организация церковной жизни в новопросвещенном регионе в этот период не нашли отражения в источниках. Одновременно были восстановлены определенные формы зависимости местных князей от империи. Серб. князья («архонты» греч. источников), союзные Византии, занимают в это время весьма незначительное место в визант. табели о рангах.
В период болг. экспансии на Балканах и болгаро-визант. войн (кон. IX - 1-я треть X в.) значительная часть континентальной Сербии вошла в состав Болгарского царства, князья отдельных серб. областей выступали попеременно в роли союзников Византии и Болгарии (Lesny. Studia... S. 19-21). В нач. XI в. правитель сильнейшего из областных княжеств - приморской Дукли (Зеты) - св. Иоанн (Владимир) (Ɨ 1015) выступал первоначально союзником Византии, но, разбитый западноболг. царем Самуилом, признал его главенство и вступил в брак с его дочерью. С завоеванием Западноболгарского царства имп. Василием II Болгаробойцей (1018) в состав империи вошла и большая часть континентальных серб. земель. Формально они оказались в церковной юрисдикции новоучрежденной Охридской архиепископии (вероятно, входящего в ее состав епископства в Расе), однако свидетельств ее деятельности на этой территории в XI-XII вв. практически не сохранилось. На протяжении XI в. сербы принимали активное участие в антивизант. выступлениях: восстании Петра Деляна в 1040 г., Георгия Войтеха в 1072 г. (в последнем случае союзником и одним из предводителей восставших был наследник дуклянского престола княжич Константин Бодин, провозглашенный болг. царем).
Ситуация объединения и нового дробления серб. княжеств, находящихся в разной степени зависимости от Византии, то подчиняющихся империи, то воюющих с нею, сохраняется до 2-й пол. XII в.; в 60-80-х гг. великому жупану Стефану Немане (св. Симеон Мироточивый) удалось соединить континентальные и приморские области в единое гос-во, ставшее в условиях ослабления империи значительной силой на Балканах. С этого времени определяется и основное направление долговременной (вплоть до сер. XIV в.) серб. экспансии - на юг и юго-восток, в Македонию. Признанием возросшего значения Сербии был брак сына Немани Стефана с дочерью буд. имп. Алексея III Ангела Евдокией (1191 или 1192) - первый в череде византийско-серб. династических союзов.
В конце жизни Неманя принял монашество с именем Симеон и отправился на Афон, где еще ранее принял постриг его младший сын св. Савва Сербский. Им удалось получить от царственного свойственника жалованную грамоту (1198) на восстановление заброшенного мон-ря Хиландар в качестве серб. обители на Афоне. Для него св. Саввой был переведен и отредактирован типик к-польского мон-ря Богородицы Евергетиды. Так возник крупнейший центр сербско-визант. связей (ктиторами Хиландара считались совместно императоры и серб. правители) и одновременно серб. церковной и культурной жизни на протяжении всего средневековья. Его создание по праву расценивается исследователями как важный шаг на пути создания самостоятельной Сербской Церкви (см.: Lesny. Studia... S. 227).
В 1219 г., умело использовав противоречия между правосл. наследниками завоеванной крестоносцами Византии - Эпирским царством (к-рому была подвластна и Охридская архиепископия) и Никейской империей, кор. Стефан Первовенчанный и его брат св. Савва добились согласия К-польского Патриарха на учреждение автокефальной Сербской Церкви. Это решение вызвало резко негативную реакцию со стороны Охридского архиеп. Димитрия II Хоматиана, обратившегося с посланиями к Патриарху Герману II и новому серб. архиепископу св. Савве, заявляя о неканоничности этого акта. Для нужд новой автокефальной Церкви св. Саввой был организован (вероятно, на Афоне) перевод Номоканона с толкованиями Иоанна Зонары и Алексея Аристина, почти на полтора века определившего нормы серб. канонического права.
Экспансия Сербии в Сев. Македонии возобновилась при кор. Стефане Уроше I (1243-1276) и принесла заметные плоды в правление его сына Стефана Уроша II Милутина (1282-1321), к-рый окончательно закрепил за собой территории до Скопье и Вельбужда. Мир с Византией был скреплен браком короля с малолетней дочерью Андроника II Симонидой (1299). Но и позднее Милутин выступал и в качестве противника и в роли союзника империи: в 1308 г. он заключил союз с претендентом на визант. престол, номинальным к-польским имп. Карлом Валуа, продлившийся до 1311 г., а 2 года спустя участвовал вместе с византийцами в походе против турок.
Смерть Душана (кон. 1355) привела к стремительному распаду его державы, при этом в ее юж. части возникли новые гос. образования с преимущественно греч. населением и серб. правителями во главе. Важнейшим из них было гос-во сводного брата Душана Симеона-Синиши, включавшее Фессалию и Эпир и просуществовавшее около 20 лет (в 1372 сын Симеона Иоанн Урош принял постриг в мон-ре в Метеорах, где и скончался полвека спустя).
После смерти Стефана Душана и распада его царства с обеих сторон начинают предприниматься попытки к восстановлению церковного общения - их инициаторами были К-польские Патриархи Каллист I и Филофей Коккин и один из сильнейших диадохов Душана, серб. деспот Иоанн Углеша. После гибели Углеши в 1371 г. в Марицкой битве с турками (вслед. к-рой отторгнутые у К-польского Патриархата епархии вернулись под его юрисдикцию) попытки возобновились позднее по инициативе св. кн. Лазаря и завершились в 1375 г. окончательным примирением Церквей и признанием визант. стороной титула Патриарха за главой Сербской Церкви. Последние 80 лет до падения В. и. отношения между нею и Сербией носят исключительно дружественный характер: между гос-вами нет поводов для соперничества, обоим в равной мере угрожает османское завоевание. В кон. XIV в. (до 1391) наследник визант. престола Мануил Палеолог женился на Елене, дочери серб. правителя вост. Македонии Константина Драгаша; детьми от этого брака были последние императоры - Иоанн VIII и Константин XI. В 1402 г. серб. кн. Стефан Лазаревич, спасаясь после разгрома тур. войска в Ангорской битве, в к-рой он принимал участие как вассал и шурин султана Баязида, нашел убежище в К-поле, где получил титул деспота и посредством брака с дочерью правителя о-ва Митилена генуэзского аристократа Гателузи (1404) связался узами свойства с имп. фамилией. Племянник и наследник Стефана деспот Георгий (Гюрг) Бранкович (1427-1456) был женат на Ирине Кантакузине; представители этой фамилии в его правление играли важную роль в жизни одного из крупнейших центров добычи серебра в Сербии, г. Ново-Брдо. В 1443-1444 гг. Бранкович, временно лишенный в тот момент турками своих владений, участвовал в крестовом походе, организованном венг. кор. Владиславом Варненчиком и Яношем Хуньяди. В 1448 г. на средства деспота Георгия была восстановлена часть городских стен и башен К-поля, разрушенных землетрясением. В 1453 г. вспомогательные серб. войска (преимущественно саперы из рудокопов), обманом призванные султаном якобы для похода на восток, приняли участие в последней осаде визант. столицы.
Изобразительное искусство Сербии в XII-ХV вв. и до нек-рой степени (особенно в XIV-XV вв.) ее архитектура развивались под сильнейшим воздействием византийских (см. разд. «Искусство» в ст. Сербия).
Под властью В. и. находились нек-рые обл. Зап. Армении - Малая, Сатрапская и Внутренняя Армении, имевшие разный административно-политический статус.
М. Армения в III в. была включена в состав Вост. Римской империи в качестве провинции (арм. ишханы (князья) сохранили свои феодальные права); при Феодосии I она была разделена на 2 части (Первую и Вторую Армении с центрами в Севастии и Мелитине), во главе к-рых стояли президы, подчиненные викарию Понтийского диоцеза. Военную администрацию представлял дукс Армении, к-рому подчинялись войска на территории обеих Армений и Понта Полемониакского.
Сатрапская (Нахарарская) Армения, состоявшая из 5 (или 6) княжеств в юго-зап. части исторической Вел. Армении, была завоевана империей в 363-368 гг., но оставалась фактически автономной: ее зависимость состояла лишь в обязанности нахараров (крупных феодалов), исполнявших должность сатрапов, защищать границы империи от персов.
В результате раздела Вел. Армении между Византией и Персией (387) в Византию вошли 11 ее зап. областей (1/5 часть территории, согласно Прокопию Кесарийскому), т. н. Внутренняя Армения (именуемая иногда в визант. источниках Armenia Magna, в арм. источниках Высокая Армения): Карин, Акилисена (Екелесена), Дерджан, Мананали, Даранали, Хордзен, Мзур (Музур) и др. Институт арм. царей был упразднен не сразу: в Зап. Армении - после смерти Аршака III (390), в Персидской Армении - в 428 г. Имперскую власть во Внутренней Армении представлял гражданский чиновник - комит Армении. Власть Византии над сатрапиями и Внутренней Арменией определялась особым договором (foedus non aequum) и носила скорее номинальный характер (Адонц. C. 107). Армяне в составе империи хранили свои обычаи и долгое время пользовались собственным правовым статусом. Вхождение части Армении в империю сделало насущным создание собственной письменности, т. к. использование греч. языка в церковной жизни и как офиц. в делопроизводстве грозило ассимиляцией. Появление ок. 408 г. арм. перевода Свящ. Писания положило начало формированию письменного арм. языка.
В 422 г. окончилась война Византии с Ираном. С обеих сторон было проявлено стремление к компромиссу за счет Армении, где нарастало недовольство иноземной властью. Имп. Маркиан не оказал поддержки антиперсид. восстанию во главе с Варданом Мамиконяном (сер. V в.). В 484 г. нек-рые нахарарства Юж. Армении примкнули к мятежу против имп. Зинона. Подавив восстание, Зинон лишил арм. нахараров (кроме сатрапа Балабитены) наследственного права владения землей, уравняв их сатрапские функции с др. «ромейскими должностями», и распустил имп. гвардию из 3500 арм. воинов-схолариев.
В очередной византийско-персид. войне 502 г. Армения вновь была основным театром военных действий; персы заняли Феодосиополь (арм. Карин; укреплен и переименован при Феодосии II, ныне Эрзурум в Турции), Амиду и неск. крепостей, но по договору 506 г. был восстановлен довоенный порядок. В V-VI вв. Феодосиополь, Мартирополь и др. города Зап. Армении превратились в опорные пункты визант. войск и утратили свое торгово-ремесленное значение. Экономическое значение и торговые связи с Востоком и Западом сохраняли лишь города Армянской Месопотамии и М. Армении (Амида, Мелитина). Вдоль персид. границы был выстроен ряд городов-крепостей и фортов.
Положение в Зап. Армении радикально изменилось с приходом к власти имп. Юстиниана I. Ввиду неудач в войне с персами указом 528 г. император объединил все арм. земли в один военный округ с центром в Феодосиополе, во главе его был поставлен магистр армии (magister militum per Armeniam et Pontum Polemoniacum et gentes, под gentes подразумевались южно-арм. сатрапии-нахарарства). На должность магистра был назначен армянин Ситта. Затем имп. Юстиниан реформировал адм. устройство Зап. Армении с целью уравнять правовое положение армян с остальными подданными империи. В соответствии с 31-й новеллой визант. Армения была разделена на Армению Первую (включая всю Внутреннюю и часть бывш. Первой Армении) с центром в Визане (Леонтополе), Армению Вторую (включая часть бывш. Первой и прилегающие понтийские области) с центром в Севастии, Армению Третью (бывш. Вторая) с центром в Мелитине и Армению Четвертую (арм. сатрапии) с центром в Мартирополе (арм. Нпркерт). Прокопий Кесарийский упоминает имена назначавшихся туда правителей-армян: Симеон, Амазасп, Акакий, Фома. Новелла 21(33) имп. Юстиниана под предлогом необходимости уподобить статус армян общеимперскому наносила удар по основам нахарарского землевладения, наделив правом наследования женщин: в результате арм. нахарарства дробились, теряя свою экономическую и политическую силу. Арм. нахарары лишались права иметь свое войско. Т. о. была ликвидирована автономия Четвертой Армении. Формируемые из армян войска направлялись в отдаленные районы империи для охраны границ. Источники упоминают ок. 20 имен армян-полководцев того времени, наиболее известны среди них Артаван Аршакуни (участвовавший в завоевании Сев. Африки) и Нерсес (победоносно завершивший войну с остготами в Италии). В Четвертой Армении были построены крепости Китарич, Мартирополь и др., укреплены города Сатала (Сатаг), Колония, Мелитина, Феодосиополь. Тяжелая налоговая политика империи, повинности, установленные для строительства крепостей, а также догматические разногласия, возникшие после Халкидонского Собора, породили недовольство армян и в 539 г. привели к восстанию, а в 540 г.- к войне Византии с Ираном: прямые обращения арм. нахараров к шаханшаху Хосрову I Ануширвану побудили его нарушить «вечный мир» 532 г.
В 572 г. началась новая война с персами, поводом к к-рой послужила поддержка, оказанная Византией армянам в восстании против Сасанидов. Война завершилась в 591 г., когда персид. трон при поддержке визант. войск занял Хосров II Парвиз. В знак благодарности имп. Маврикию за оказанную помощь большая часть Персармении отошла Византии. Маврикий не только провел новую адм. реформу в арм. землях, но и утвердил в Аване халкидонитский Католикосат (588(591)-610), альтернативный монофизитскому в Двине. Арм. войска посылались в отдаленные районы империи, гл. обр. во Фракию, где шли кровопролитные войны с аварами и славянами. По словам историка Себеоса, частые мобилизации и переброска арм. воинских контингентов на Балканы были результатом направленного против армян сговора Маврикия с Хосровом, к-рый также перебрасывал арм. дружины на вост. границы. Нахарары не раз поднимали восстания против проводимой Византией и Ираном политики, к-рая во время араб. завоеваний привела к последствиям, роковым не только для Армении, но и для самих этих держав.
За новоприобретенными визант. территориями до кон. VII в. сохранялась автономия, о чем свидетельствует появление должности первенствующего князя Армении (Юзбашян. С. 29-35), ее носители получали в империи титулы патрикиев, апоипатов, куропалатов. В правление имп. Фоки (602-610) персы овладели неск. вост. областями Византии, а в правление имп. Ираклия (610-641) Хосров II захватил весь восток империи, в т. ч. Армению. В ходе 6-летней кампании (622-628) имп. Ираклий одержал верх над персами и по договору 629 г. вернул завоеванные ими земли.
С кон. V в. Армянская Церковь заняла отрицательную позицию по отношению к Халкидонскому Собору, к-рый был открыто осужден на 1-м и 2-м Двинских Соборах (505/6, 554/5). Тем не менее мн. армяне не только в Малой, но и в Вост. Армении придерживались Православия; армяне-халкидониты играли заметную роль в жизни В. и. После победы над Ираном, одержанной при помощи армян, имп. Ираклий через известного полководца, арм. кн. Мжежа Гнуни, предложил высшему духовенству Армении восстановить церковное единство, отказавшись от осуждения Халкидонского Собора. Если князь не примет предложение, император грозил восстановить халкидонитский Католикосат. Прибывший в 630 г. в Карин католикос Езр с 4 епископами и 3 учеными-вардапетами приняли церковную унию.
После распада в 637 г. Сасанидского гос-ва спарапет и марзпан Теодорос Рштуни объявил Армению независимой. В ее состав в 639 г. при содействии арм. нахараров вошли и нек-рые земли визант. Армении. Чтобы сохранить свое влияние, К-поль признал власть Теодороса и пожаловал ему титулы патрикия и куропалата. На протяжении 10 лет армяно-визант. войска противостояли попыткам арабов овладеть Арменией, однако давление Византии в конфессиональных вопросах вынудило Теодороса Рштуни заключить в 652 г. договор с араб. правителем Сирии, по к-рому Армения признала верховную власть халифа. При поддержке арабов Теодорос отразил вторжение византийцев и овладел территорией до Трапезунда. К нач. VIII в. вся визант. Армения оказалась под властью арабов.
Постоянным стал отток населения из Армении на запад, в В. и., несмотря на карательные меры, предпринимаемые халифатом для его пресечения. Источники сообщают о массовых переселениях целых нахарарских домов. Армяне стали играть заметную роль в военной и политической элите империи. Армянин Вардан взошел на престол в К-поле под именем Филиппика (711-713). Стратиг фемы Анатолик армянин Артавазд способствовал воцарению основателя Исаврийской династии Льва III, своего тестя, а позднее оспаривал престол у его сына Константина V.
Армяне составляли основную массу сторонников движения павликиан; изгнанные из Византии при Филиппике, они обосновались в Мелитине и в Четвертой Армении, принадлежавших тогда арабам. Константин V, отвоевавший Мелитину и Феодосиополь, выслал павликиан во Фракию, где эта ересь получила дальнейшее распространение.
Мн. политические и церковные деятели В. и. IX-X вв. имели арм. происхождение, в т. ч. имп. Лев V Армянин, супруга имп. Феофила и мать Михаила III имп. Феодора и ее брат кесарь Варда, фактический правитель империи, а также крупный ученый Лев Математик, К-польский Патриарх Иоанн VII Грамматик и др. Согласно составленному для основателя Македонской династии имп. Василия I родословию, он считался потомком арм. царского рода Аршакидов (Аршакуни) и, согласно арм. преданиям, пожелал получить корону из рук князя князей (ишханац ишхан), а впосл. царя Армении Ашота Багратуни (Вардан Великий. Всеобщая история. М., 1861. С. 116), чьему роду со II в. до Р. Х. принадлежала должность венцевозлагателей (т‘агадир) арм. царей. Ашот Багратуни добился удаления из страны арабов, положив конец 200-летнему араб. владычеству в Армении. После того как арм. нахарары и католикос провозгласили Ашота царем, он получил инсигнии власти от халифа (885/6); имп. Василий I также прислал ему корону и объявил его своим «любимым сыном». Патриарх К-польский Фотий, автор легенды о царском происхождении Василия, также имевший арм. корни, состоял в переписке с арм. католикосом Закарией и Ашотом Багратуни (ППС. 1892. Т. 2. Вып. 1; см.: Юзбашян. С. 261-267; Ширинян М. Э. «История» Мовсеса Хоренаци и «генеалогия» Патриарха Фотия // Аштанак. 1995. № 1. С. 85-96 (на арм. яз.)). Именно в эту эпоху в Византии получило распространение житие свт. Григория Просветителя, произошло перенесение в К-поль мощей арм. святых - Григория Просветителя в Св. Софию и преподобномучениц Гаиании и Рипсимии в ц. Св. Троицы. Однако арм. Багратиды не признавали себя вассалами империи, а включение их как «духовных сыновей» в визант. «семью народов» имело значение скорее для самой Византии (Арутюнова-Фиданян. С. 9).
В IХ-ХI вв. Армения переживала период расцвета, именуемый в историографии «эпохой Багратидов». Визант. имп. Лев VI Мудрый и арм. царь Смбат I ок. 891 г. заключили союз и торговый договор, открывающий для Византии новые рынки на Востоке. В царствование имп. Константина VII Багрянородного Византия пыталась установить политический союз с правителями Армении, Грузии и Кавказской Албании. В 914 г. в К-поль прибыл арм. царь Ашот II Еркат, получивший от императора военную поддержку против «измаильтян». При последних Багратидах сепаратистские тенденции в Армении нарастали на фоне ослабления господства арабов и постепенного включения арм. территорий в состав В. и.
В сер. Х в. наряду с крупными малоазийскими фемами Армениак, Севастия, Колония, Халдия, Месопотамия, Ликанд, в к-рых был значителен элемент арм. населения, в Каппадокии и Месопотамии появились многочисл. малые «армянские» («акритские») фемы, ограниченные обычно городом с прилегающей округой. В то время прославились мн. военачальники арм. происхождения: Мелиас (Млех), основатель фемы Ликанд, Варда Фока, Мушег Роман, Иоанн Куркуас (Гурген) и его брат Феофил. Представители арм. родов (Торникии, Мамиконяны, Апокапы, Вхкаци, Василаки, Пакурианы, Пахлавуни и др.) заняли высокое положение при визант. дворе. В 966 г. княжество таронских Багратидов было преобразовано в фему Византии, в 968 г. Византия овладела Манцикертом (Маназкертом), а затем Арчешем и Беркри. Приобщение к империи Тарона положило начало практике «добровольных» завещаний, в результате чего в течение 80 лет Византия овладела почти всей Арменией. В 1021 г. последний васпураканский царь Сенекерим Ованнес Арцруни уступил Византии свое царство, а сам вместе с войском и значительной частью населения переселился на запад, в М. Армению. В 1022 г. по распоряжению царя Ованнеса Смбата (1020-1041) арм. католикос Петрос I заключил в Трапезунде соглашение с имп. Василием II о передаче Анийского царства Византии после смерти царя. Население Ани встретило это известие с возмущением. В 1041 г. жителям Ани под рук. спарапета Вахрама Пахлавуни удалось отразить визант. войско от стен города.
Борьба продолжалась и при юном Гагике II Багратуни (1042-1045). Под предлогом переговоров Гагик II был вызван имп. Константином IХ Мономахом в К-поль и задержан там. Одновременно в Армению были направлены новые войска, к-рые после кровопролитных боев захватили Ани. Город стал столицей фемы Ивирия. В 1065 г., когда над Карсским царством нависла угроза завоевания турками-сельджуками, карсский царь Гагик (1029-1065) уступил свои владения Византии и переселился в пределы империи. «Добровольный» характер вхождения в состав империи в каждом случае был результатом давления - дипломатического, политического, конфессионального, военного - со стороны К-поля. При всем разнообразии обстоятельств, сопровождавших аннексию арм. земель, Византия неизменно стремилась придать ей законный характер. Наличие юридических оснований для аннексии было необходимой предпосылкой акций, подготовка к-рых порой занимала мн. годы. В IX-XI вв. насилие по отношению к Армении в Византии считалось невозможным без «законных» оснований (Юзбашян. С. 173). Отношение армян к Византии также было неоднозначным в разное время и на разных территориях. Однако с выходом на историческую арену завоевателей-мусульман «образ» христ. империи приобрел гораздо большую привлекательность. После распада сасанидского Ирана ни одно гос-во в ср. века не влияло так на все стороны жизни арм. народа, как Византия. С др. стороны, многочисленность армян на территории В. и. привела также к влиянию на Византию арм. феодальных институтов, нахарарского строя.Сельджукские завоевания XI в. вызвали новые волны эмиграции армян. На утраченных Византией после поражения при Манцикерте (1071) землях возникали вассальные арм. княжества в Эдессе, Антиохии, Мелитине, Киликии; однако лишь Киликийской Армении удалось просуществовать в качестве самостоятельного гос-ва с 1080 до 1375 г. Во 2-й пол. ХII в. проживавшие там арм. католикосы Нерсес IV Шнорали и Григор IV вели переговоры с имп. Мануилом Комнином о церковном союзе. В 1198 г. при Левоне Рубениде арм. Киликия стала царством; по сообщению Киракоса Гандзакеци, золотые короны прислали киликийскому царю папа Римский и визант. император. После падения Киликийского царства армяне на неск. столетий утратили государственность и смогли сохраниться как этнос во многом благодаря Армянской Апостольской Церкви.
Между В. и. и груз. гос-вами - Иберией (Иверия, Картли; Вост. Грузия) и Лазикой (Эгриси, древняя Колхида; Зап. Грузия) существовали тесные политические, экономические и культурные связи, их характер и интенсивность были различны в разное время в зависимости от ситуации на Ближ. Востоке и положения самих груз. гос-в. С I в. по Р. Х. груз. гос-ва находились в сфере влияния Рима, причем Колхида попала под непосредственное управление Римского гос-ва, а Иберия признала зависимость от Рима, но на практике пользовалась значительной самостоятельностью, став объектом соперничества Рима и Парфии. Во II в. Зап. Грузия прочно входила в сферу политического господства Римской империи и делилась на ряд этнотерриториальных единиц. С кон. III в. среди них усилилось княжество лазов, постепенно подчинившее своему влиянию всю Зап. Грузию. В IV-V вв. под власть Лазского (Эгрисского) царства попало все побережье от устья р. Чорохи до р. Шахе, включая земли, заселенные абазгами, апшилами и сванами (Amm. Marc. Res gest. XXIII. 12; FHG. Vol. 5. P. 10-21). На территории Лазики отсутствовали рим. гарнизоны; единственное, в чем выражалась вассальная зависимость Лазского царства от империи - утверждение его царей императором. В 60-х гг. V в. лазский царь Губаз попытался освободиться и от этой зависимости, но потерпел неудачу (Priscus Panites. Historia Byzantina. Fr. 25-34); к кон. V в. зависимость Лазики от Византии усилилась. В 30-х гг. VI в. имп. Юстиниан I провел ряд решительных мероприятий для укрепления позиций Византии в Лазике, чем вызвал сильное недовольство среди местной знати, открыто перешедшей на сторону Ирана. Зап. Грузия стала ареной длительных военных действий между В. и. и Персией; борьба шла с переменным успехом, но в результате по мирному договору 562 г. Персия была вынуждена примириться с потерей своих позиций в Зап. Грузии.
Иная ситуация сложилась в отношении Вост. Грузии, где с IV в. усилилось наступление сасанидского Ирана, подчинившего Картлийское царство. Правящие круги Иберии, стремясь сохранить самостоятельность, пошли на союз с В. и., и царь Картли принял христианство и объявил его офиц. религией (20-30-е гг. IV в.). Ок. 337 г. была утверждена первая епархия Грузинской Православной Церкви в Мцхете. Глава Церкви носил титул Мтаварепископоси (глава епископов). Грузинская Церковь до 487 г. подчинялась К-польскому, а затем Антиохийскому Патриархату. Организация церковных структур шла при непосредственном участии Византии. В тот же период создается груз. алфавит, из греч. языка заимствуется церковная терминология. На груз. язык переводятся различные книги Ветхого и Нового Завета.
В 30-х гг. IV в. Византия при имп. Константине Великом была единственным союзником Иберии в борьбе против Сасанидов. Несмотря на противодействие проиранских сил, цари Иберии и впосл. старались сохранить поддержку В. и. К нач. V в. Персия довольно прочно утвердилась в Закавказье, и Иберия оказалась в более жесткой зависимости от нее, а контакты Вост. Грузии с Византией почти сошли на нет. В визант. источниках этого времени нет сведений об Иберии. Сведения груз. летописей о присоединении к Иберии Зап. Грузии при царе Вахтанге Горгасали (2-я пол. V в.) отражают переход под его контроль соседних с Картли вост. районов подвластной В. и. Лазики. Церковная реформа царя Вахтанга 466-468 гг. проводилась при поддержке визант. императора и К-польских Патриархов (вероятно, Зинона и Нектария). Была введена новая организационно-адм. структура во главе с Католикосом. Первым Католикосом был Петр (2-я пол. V в.). Вахтанг положил начало автокефалии Грузинской Церкви (официально с 487). Светская и церковная власти Византии поддерживали стремление царей Картли усилить централизацию своего гос-ва. Однако антииран. восстание христ. кавказских народов в Кавказской Албании, Армении и Иберии (484) окончилось поражением, и В. и. надолго потеряла влияние в этих областях Закавказья. В 523 г. шаханшах Кавад I подавил восстание царя Иберии Гургена; так и не дождавшись помощи от имп. Юстина I, царь с семьей и приближенными вынужден был укрыться в В. и. После этого в течение столетия Картли была полностью подчинена Персии.
С 20-х гг. VII в. позиции В. и. на Кавказе значительно укрепились в результате победоносных персид. походов имп. Ираклия, в к-рых участвовали христ. народы кавказских стран. После разгрома Персии господство В. и. установилось не только в Лазике, но и в Иберии. В Зап. Грузии была упразднена царская власть и управление областью возглавил подчиненный императору сановник с титулом патрикия. Сев. области Лазики, заселенные лазами, сванами, абазгами и апшилами, были еще ранее непосредственно подчинены империи и поставлены под власть архонта. Разделив Лазское царство на 2 части, В. и. целенаправленно проводила здесь имперскую политику. Зап. Грузия находилась в сфере влияния В. и. и в церковном отношении: в списках кафедр, подчиненных К-польскому Патриархату не позднее VII в. упоминаются митрополия Фасис (совр. Поти) в Лазике и архиепископия Севастополь (близ совр. Сухуми) в Абазгии.
Серьезные изменения происходили с сер. VII в., когда в Закавказье появились новые завоеватели - арабы, захватившие Армению, а затем и Иберию. Первоначально господство арабов в Закавказье было непрочным, в Картли и Армении происходили восстания, грузины и армяне отказывались платить дань. В 687 г. имп. Юстиниан II смог временно вернуть под контроль империи Армению, Иберию и Кавказскую Албанию. Однако в кон. VII в. араб. господство распространилось и на Зап. Грузию, где патрикий Лазики Сергий, сын Барнука, восстал против византийцев и подчинился арабам, под власть арабов попала и Абазгия. Однако В. и. не прекращала попыток вернуть Зап. Грузию.
Тяжелым ударом для Грузии в 30-х гг. VIII в. стал поход мусульм. полководца Мервана ибн Мухаммада, прозванного в груз. летописях Мурваном Кру (Глухим) за его жестокость. Опустошив Вост. и Зап. Грузию, арабы надолго сломили сопротивление местного населения. Византия ничем не смогла помочь своим бывшим вассалам. Несмотря на отдельные успехи императоров Исаврийской династии, арабы прочно обосновались в Закавказье.
На рубеже VIII-IX вв. в условиях борьбы с В. и. и Арабским халифатом на территории Грузии начался процесс консолидации разрозненных груз. земель, результатом к-рого стало создание единого груз. гос-ва.
С IX в. в Вост. Грузии образовалось хореп-ство Кахети и княжество (царство) Эрети. В сер. VIII в. в Зап. Грузии в условиях династического брака между наследницей эгрисского (лазского) престола Гурандухт и эристави (архонтом) Абхазии (Абазгии) Леоном I завершился процесс воссоединения западногруз. земель. В кон. VIII в. наследник (племянник) Леона I, Леон II, используя внутренние конфликты и внешние неудачи В. и., при поддержке хазарского кагана объявил о независимости от империи и принял титул «царь абхазов». Так образовалось западногруз. Эгрис-Абхазское, или Абхазское, царство. В сер. IX в. арабы попытались проникнуть в Зап. Грузию, однако В. и. оказала помощь своему бывшему вассалу, и они потерпели поражение. В 843-844 гг. византийцы направили войско против «непокорных абхазов», но не смогли одержать победу.
В нач. IX в. эрисмтавар (правитель) Картли Ашот Багратиони из-за конфликта с арабами с семьей и ближайшими соратниками удалился в Юго-Зап. Грузию и обосновался в Шавшети и Кларджети (домен фамилии Багратиони). Выбрав резиденцией Артануджи, он начал активные действия с целью воссоединения Юго-Зап. Грузии и создания нового гос-ва (Картвельское княжество, или Тао-Кларджети) на территории, находившейся в сфере политического влияния В. и. Несомненно, эта акция Ашота Багратиони была дипломатически поддержана имперской властью, свидетельством чего является его высокий титул куропалата и заявление груз. историка, что Ашот укрепил свою власть «по воле» греч. кесаря (Картлис цховреба. Т. 1. С. 251). После убийства Ашота Куропалата (ок. 826) его сыновья якобы по своей воле уступили старшинство среднему сыну Ашота Баграту, но на это требовалось согласие имперской власти, к-рое, по-видимому, было дано, ибо Баграту также был пожалован титул куропалата.
Значение Тао-Кларджети особенно усилилось в царствование Давида III куропалата (2-я пол. X в.), к-рый оказал военную помощь имп. Василию II во время восстания полководца Варды Склира. Направлению войска против Склира предшествовали соответствующие дипломатические переговоры, проводившиеся по инициативе визант. двора. Визант. сторона первоначально обратилась в груз. монашескую общину на Афоне, к-рая возможно выполняла функции груз. посольства на территории империи. После разгрома восстания Склира в благодарность за поддержку император пожаловал Давиду в пожизненное владение земли в округах Эрзурум и Басиани. Влияние Давида распространялось и на сев. области Грузии. При активной поддержке Давида III его приемный сын Баграт Багратиони, законный наследник вост. и западногруз. престолов, был объявлен правителем Картли (975) и царем Абхазии (Зап. Грузии; 978). В 988 г. военный отряд Давида III поддерживал восставшего против имп. Василия II Варду Фоку, видимо надеясь полученные от императора в «пожизненное владение» земли закрепить за собой в наследственную собственность. Но поражение восставших вынудило его для спасения страны завещать свои земли империи. Имперская власть не доверяла Давиду Куропалату, и в 1001 г. он был отравлен. С нач. XI в. владения Давида стали предметом борьбы между Грузией и В. и.
К этому времени позиции В. и. в Закавказье были в значительной мере ослаблены, Византия сохранила формальный сюзеренитет над Тао-Кларджетским (Картвельским) царством, правители к-рого традиционно получали придворные титулы (куропалата, магистра, антипата и др.). После смерти Баграта III (1014) царем стал его малолетний наследник Георгий I (1014-1027). Воспользовавшись длительной войной имп. Василия II с болгарами, он перешел визант. границу и присоединил зап. часть Тао, Басиани и окрестности оз. Ван. По инициативе Георгия была сформирована антивизант. коалиция, в к-рую в т. ч. вошли егип. султан аль-Хаким и правитель Кахети-Эрети Квирике I Великий. В 1018 г., после поражения Болгарского царства, Василий II получил возможность заняться кавказскими делами. В 1021 г. он двинул в Грузию войска. По мирному договору 1022 г. В. и. полностью присоединила территорию царства Давида Куропалата, провинции Зап. Тао, Кола, Артаани и Джавахети. На присоединенных землях имп. Василий II создал фему Ивирия (᾿Ιβηρία). Однако Георгий I не прекратил борьбу. В 1026 г. он предпринял попытку создания новой антивизант. коалиции, установив связь с визант. полководцем Никифором Комнином. Параллельно велись переговоры с осетинским царем, результатом к-рых, вероятно, стала женитьба Георгия I на дочери царя - Алде. Планы груз. двора были нарушены смертью Никифора Комнина, а затем кончиной самого Георгия.
Новое вторжение В. и. произошло при малолетнем сыне Георгия, Баграте IV. Положение осложнялось тем, что мн. крупные феодалы (азнауры) перешли на сторону империи. Изменение политической обстановки в К-поле (смерть имп. Константина VIII в 1028) и решение имп. Романа III Аргира установить мир на Востоке дали возможность недолгого перемирия. Византийцы признали Вост. Тао собственностью груз. династии Багратиони, а имп. Роман III отдал свою племянницу Елену в жены Баграту IV. По существовавшей в Грузии в позднее средневековье традиции именно Елена привезла в Грузию Оконскую чудотворную икону. Успехи Баграта IV в деле объединения земель (присоединение Тбилиси, арм. Ани) продолжали политику вытеснения В. и. с Кавказа. Однако в новой войне, начатой визант. имп. Константином IX Мономахом против Анийского царства, на стороне к-рого выступил Баграт IV, Грузия потерпела поражение. В 1054 г. Баграт явился в К-поль «с повинной».
Во 2-й пол. XI в. над Кавказом нависла новая угроза - турки-сельджуки. В этот период В. и. проводила на Кавказе в основном оборонительные операции, не стремясь к обострению отношений с Грузией, игравшей важную роль на Кавказе. Ок. 1064 г. по инициативе визант. двора были начаты переговоры с Грузией о заключении династического брака. В 1065 г. в Грузию прибыл посол визант. императора Аарон, чтобы сопроводить в К-поль дочь Баграта IV Марту (в визант. традиции - Мария Аланская), невесту буд. имп. Михаила VII Дуки. Их свадьба состоялась либо между 1065-1066 гг., либо между 1071-1073 гг. Этот династический брак существенно укрепил политические отношения гос-в. В кон. 60-х гг. турки-сельджуки предприняли широкомасштабное нашествие в Закавказье. Византия после поражения в битве при Манцикерте (1071) заключила мир (1074) и уступила сельджукам вост. земли: в 1076-1080 гг. они заняли Ивирийскую фему (принятая ранее датировка ее упразднения 1072-1074 гг. крайне спорна - см.: Метревели Р., Самушия Дж. Царь царей Георгий II. Тбилиси, 2003. С. 100-105). После упорного сопротивления и смерти Баграта IV, его сын Георгий II признал поражение и выразил готовность стать данником султана. Несмотря на это, грузины играли видную роль при визант. дворе. В 1081 г. груз. партия способствовала восшествию на престол Алексея I Комнина.
В 1089 г. Георгий II возвел на престол своего 16-летнего сына Давида IV Строителя. Давид провел реорганизацию армии и укрепил центральную власть. К этому времени гос-во сельджуков начинало распадаться, В. и. активизировала свою внешнюю политику на вост. направлении, что позволило и Грузии вступить в боевые действия и к 1118 г. изгнать сельджуков со своей территории. Христиане Кавказа получили покровительство правосл. Грузии. В. и. в тот период также была заинтересована в дружественных отношениях с ней, что проявилось в заключении династического брака между Багратионами и Комнинами. В 1116 г. дочь Давида IV была выдана за сына имп. Алексея Комнина, севастократора Исаака.
В 1240 г. вся Вост. Грузия была захвачена монголами. По договору царицы Русудан с монголами Зап. Грузия брала обязательство платить дань и поставлять войско. Фактически с этого времени Вост. и Зап. Грузия политически и экономически обособились. В XIII-XIV вв. отношения между Грузией и В. и. складывались под знаком соперничества за первенство в Причерноморье. Внешнеполитические интересы стран скрестились в Трапезундской империи. В. и. старалась посредством династического брака молодого имп. Трапезунда Иоанна II (1280-1297) восстановить свое влияние в Причерноморье. В ответ на это царь Зап. Грузии Давид Нарин начал боевые действия против Трапезундской империи. Противостояние Грузии и Византии в этом регионе длилось неск. десятилетий. В 1314 г. на престол в Вост. Грузии был возведен Георгий V, к-рый воссоединил груз. земли. В период его правления Грузия и Византия выступали за восстановление прав христиан на Св. земле, свидетельством чего явилось совместное посольство к егип. султану, но противоречия между Грузией и В. и. в Причерноморье сохранялись.
Дипломатические контакты между Грузией и Византией продолжались вплоть до падения К-поля. Последний визант. имп. Константин XI в 1450 г. направил посольство в Грузию и Трапезунд для выбора невесты протовестария Георгия Сфрандзи. Выбор пал на дочь груз. царя Георгия VIII, к-рая должна была прибыть весной 1453 г., но 29 мая К-поль пал. Падение Византии имело тяжелые последствия для Грузии в религ., культурной и экономической сфере. Вместо правосл. гос-ва юж. соседом Грузии стала мощная мусульм. Османская империя. Грузия оказалась оторвана от мира активно развивавшейся западноевроп. культуры и потеряла единственный в то время выход к христ. странам Средиземноморского бассейна. Межгос. и торговые пути переместились с Закавказья на юг.
На рубеже V и VI вв. в ходе Великого переселения народов слав. племена начали проникать на земли Вост. Римской империи. К этому времени относятся первые сведения о славянах в лат. и греч. исторических сочинениях (см. ст. Славяне). В ходе заселения юж. славянами Балканского п-ова (2-я пол. VI-VII в.) византийцы имели возможность хорошо познакомиться со своими новыми соседями, обосновавшимися в Греции, Фракии, Македонии и Иллирике (см. в целом: Свод древнейших письменных известий о славянах. М., 19942. Т. 1; 1995. Т. 2; также статьи Болгария, Греция, Сербия). Восточнослав. племена на территории будущей России долгое время находились на далекой периферии политических интересов империи (за исключением, пожалуй, причастности антов к аваро-визант. войнам нач. VII в.).
Начиная с VII в. значительную роль во внешней политике Византии играли связи с Хазарским каганатом. Первые в истории Византии браки императоров (Юстиниана II и Константина V) с иностранками были заключены с хазарскими принцессами, принявшими христианство. По данным визант. источников, ок. 837 г. при помощи визант. инженеров в ниж. течении Дона по просьбе хазар была построена мощная крепость Саркел (Белая Вежа) на речном пути из Азовского м. к Волге и Каспию (Const. Porphyr. De adm. imp. 42; Theoph. Contin. P. 122-124); система белокаменных укреплений обнаружена археологами в лесостепной зоне на предполагаемой границе Хазарии с восточнослав. племенами (Плетнева С. А. На славяно-хазарском пограничье. М., 1989). Визант. сановник Петрона Каматир, руководивший работами в Саркеле, убедил имп. Феофила в необходимости усилить военное присутствие империи в Таврике (совр. Крым), и ок. 840 г. он был назначен стратигом новообразованной визант. фемы Климаты с центром в Херсонесе (близ совр. Севастополя), где был расквартирован крупный гарнизон. Строительство крепостей и учреждение фемы были вызваны осложнением политической ситуации в Сев. Причерноморье, где в это время появляется Русь.
Анализ монетных кладов свидетельствует, что в период между 750 и 1000 гг. в Вост. Европу сместились основные потоки азиатско-европ. международной торговли (Noonan. 1998). Торговые пути из обширных владений мусульм. халифата через Хазарию вели к Балтийскому м. по Волге и др. рекам Восточно-Европейской равнины, на пространствах к-рой в IX - нач. X в. шел процесс формирования Древнерусского гос-ва. Постепенно более древний волжский маршрут, ориентированный на рынки Багдада и др. городов Востока, по своему значению уступил пути, к-рый связывал Балтику с Чёрным м. и вел в Византию (см.: Брим В. А. Путь из варяг в греки // ИАН. VII сер. Обществ. науки. 1931. № 2. С. 201-247; Лебедев Г. С. Путь из варяг в греки // ВЛУ. Сер. 2. 1975. Вып. 4. № 20. С. 37-43). На этом «пути из варяг в греки» находились главные политические центры Др. Руси - Киев и Новгород. Основные рынки размещались в К-поле и портовых городах Юж. Таврики и Малоазийского побережья (Синоп, Амастрида, Трапезунд). Из Византии вывозили гл. обр. ткани, ювелирные изделия, художественную керамику, стеклянные изделия, а также продукты (перец, оливковое масло, вина, фрукты, грецкие орехи); из Руси ввозились рабы, меха, мед, воск, кожи, высококачественные мечи рус. и европ. производства, а также деликатесные породы рыб, икра, «рыбий зуб» (моржовые клыки).
В Таврике с древних времен было распространено христианство; здесь, по преданию, проповедовал ап. Андрей Первозванный, к-рый, согласно рус. летописи, совершил путешествие по будущим рус. землям. К IX в. на Крымском п-ове существовало неск. архиепископий: Херсонес (рус. Корсунь), Боспор (рус. Корчев, совр. Керчь) и Сугдея (рус. Сурож, совр. Судак). К кон. VIII - нач. IX в. относятся первые известные случаи Крещения рус. вождей, описанные в Житиях свт. Стефана Сурожского и свт. Георгия Амастридского (Васильевский. 1915. Т. 3). В первом из житий, сохранившемся в краткой греч. редакции и пространных слав. и арм. версиях, рассказано о нападении на Сугдею (в кон. VIII или нач. IX в.) и последующем Крещении Бравлина, «русского князя из Новгорода» (имя и происхождение князя приводит лишь слав. текст). Создание второго жития, греч. текст к-рого уцелел в единственной рукописи, относят к 1-й пол. IX в. (Ševčenko I. Hagiography of the Iconoclast Period // Ideology, Letters and Culture in the Byzantine World. L., 1982. Ch. V). В нем повествуется об обращении ко Христу после чуда на могиле свт. Георгия напавших на Амастриду «росов» (οἱ ῾Ρῶς); при этом говорится, что народ этот, «как все знают, в высшей степени дикий и грубый» (Васильевский. 1915. Т. 3. С. 64).
Уже в сер. IX в., согласно сообщению «Книги путей и стран» араб. географа Ибн Хордадбеха (ок. 846/7), купцы русы («ар-Рус»), один из видов славян («ас-сакалиба»), доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных окраин страны славян к Румийскому м.; правитель ромеев («сахиб ар-Рум») взимает с них десятину. Приезжая для торговли в Багдад, «русы называли себя христианами» (Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. Н. Велихановой. Баку, 1986. С. 124).
Активизация торговых контактов сопровождалась установлением политических связей между Русью и Византией. Ни визант. историки, ни рус. летописи не сообщают о раннем этапе русско-визант. отношений (до 860). Первое дошедшее до нас датированное упоминание о Руси встречается в придворных анналах франк. императоров (т. н. Бертинских), но именно в связи с Византией. Под 839 г. здесь отмечено прибытие посольства визант. имп. Феофила, вместе с к-рым ко двору Людовика Благочестивого прибыли посланцы «хакана» (chacanus) «народа рос» (gens Rhos); Феофил просил пропустить их через франк. владения, т. к. путь, по к-рому они прибыли в К-поль договариваться о дружбе, «пролегал по землям» варварских и в своей чрезмерной дикости исключительно свирепых народов». Франки распознали в «росах» своих недругов скандинавов («свеонов») и заподозрили их в шпионаже (Les Annales de St.-Bertin / Ed. F. Grat e. a. P., 1964. P. 30-31). В 871 г. аналогичный титул «хаган норманнов» (chaganus Nortmannorum) упоминается в переписке франк. имп. Людовика II с визант. имп. Василием I (Chronicon Salernitanum. Cap. 107 / Ed. U. Westerbergh. Stockholm, 1956. P. 111).
На русско-визант. контакты в 1-й пол. IX в. указывают и косвенные свидетельства греч. источников: в частности, сообщение об отряде дворцовой гвардии, состоявшем из «скифов из Таврики» (Genesii Basileia IV 10; «тавроскифами» визант. историки обычно называли русских).
Нападение на К-поль и «Первое Крещение» Руси совпадают по времени с миссией равноап. Кирилла (Константина) в Хазарию (ок. 860-861), что дало повод предположить некую связь между этими двумя визант. миссиями (Ламанский В. И. Слав. житие св. Кирилла. Пг., 1915).
В X в. рус. князья не раз совершали военные экспедиции против Византии. Нападения «надменных и гордых скифов» в эту эпоху были самой грозной опасностью для К-поля. Не исключено, что именно от них защищал христиан Покров Пресв. Богородицы, видение к-рого явилось во Влахернском храме св. Андрею Юродивому. Тема опасности, исходящей от Руси, нашла отражение в визант. загадках той эпохи (Успенский. История. Т. 2. С. 266-267).
Результатом удачных военных акций было заключение выгодных для Руси торговых соглашений с империей. Неск. таких договоров - уникальных памятников дипломатии X в.- сохранила рус. летопись (Sorlin I. Les traités de Byzance avec la Russie au Xe s. // Cah. du monde russe et soviétique. 1961. Vol. 2. P. 313-360, 447-475; Каштанов С. М. О процедуре заключения договоров между Византией и Русью в Х в. // Феодальная Россия во всемирно-ист. процессе. М., 1972; Литаврин Г. Г. Условия пребывания древних русов в Константинополе в X в. и их юрид. статус // ВВ. 1993. Т. 54. С. 81-92; Малингуди Я. Русско-визант. связи в X в. с точки зрения дипломатики // ВВ. 1995. Т. 56. С. 68-91; 1997. Т. 57. С. 58-87; Кистерев С. Н. К вопросу о длительности действия норм рус.-греч. договоров X в. // Россия в IX-XX вв. М., 1999. С. 189-192). Первый из них заключил с императорами Львом VI и Александром «вещий» Олег в связи с удачным походом на К-поль (ПВЛ под 6415 (907) г. // ПСРЛ. Т. 1. Стб. 30-32; Т. 2. Стб. 21-23). Несмотря на то что этот поход не упомянут в греч. источниках, нет веских оснований считать его легендарным вымыслом (Ostrogorsky G. L'expédition du prince Oleg contre Constantinople en 907 // SK. 1940. Vol. 11. P. 47-62; Vasiliev A. The Second Russian Attack on Constantinople // DOP. 1951. Vol. 6. P. 161-225). По договору византийцы выплатили громадную контрибуцию, а также обязались выдавать «уклады» городам, подвластным «великому князю русскому», обеспечивать довольствием рус. послов и «гостей» (на 6 месяцев), снаряжать их суда в обратный путь. За рус. купцами признавалось право беспошлинной торговли в К-поле. Со своей стороны они должны были соблюдать установленные правила: проживать «у святого Мамы» (пригород К-поля на Босфоре, названный так в честь ц. св. Маманта - Janin. Églises et monastères. P. 314), входить в город группами по 50 человек, без оружия, в сопровождении «царева мужа». Сент. 911 г. датирован более подробный договор между кн. Олегом и теми же императорами (к именам к-рых добавлено имя только что коронованного Константина VII). Договор провозглашает «вечный мир и любовь» и оговаривает наказания за преступления, оказание помощи пострадавшим от кораблекрушения в «чужих странах», условия выкупа пленных, обязательства выдачи беглых рабов и преступников. Русь времени правления кн. Олега в договорах предстает языческим народом, противопоставленным христианам-византийцам; каждая сторона приносит клятву «своею верою». Согласно ПВЛ, после переговоров имп. Лев VI показал послам «церковную красоту» и главные христ. реликвии: «страсти Господни, венец и гвоздье, и хламиду багряную, и мощи святых, учаще я к вере своей и показующе им истинную веру» (ПВЛ под 6420 г. // ПСРЛ. Т. 1. Стб. 32-38; Т. 2. Стб. 23-28).
В контексте русско-визант. союза следует рассматривать участие 700 наемных «росов» в составе эскадры Имерия, посланной Львом VI против араб. пиратов (окт. 911) (Const. Porphyr. De cerem. II 44. P. 651), а также сообщение т. н. Кембриджского документа о враждебных действиях против хазар некоего «царя Русии Х-л-гу», подстрекаемого «злодеем Романусом» (имп. Романом I Лакапином, 919-944) (Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X в. М.; Иерусалим, 1997. С. 134-142).
Льготные условия, к-рыми пользовались рус. купцы в К-поле, должны были привести к значительному росту их торговой активности. Анализ древнерус. денежно-весовой системы позволяет предположить, что в X в. происходит проникновение на восточноевроп. рынок нек-рых визант. весовых единиц: по всей вероятности, с этим связано происхождение рус. «сорок» (при общеслав. четыредесять) от среднегреч. σαράκοντα - 40 кун, меховой эквивалент визант. фунта серебра (Назаренко. 2001. С. 191-194). Араб. историк и географ аль-Масуди, описывая ситуацию 1-й пол. X в., сообщает: «Рус, многочисленное скопление народов разного рода… посещают со своими товарами страны аль-Андалус (в данном случае, скорее, Анатолию, чем Вандалусию в Испании.- Ред.), Румию (Византию.- Ред.], Кустантинию [К-поль.- Ред.) и аль-Хазар (Хазарию.- Ред.)». Чёрное м., к-рое более ранние араб. авторы называли Румийским или Хазарским, у аль-Масуди именуется Русским (Maçoudi. Les prairies d'or / Ed. Barbier de Meynard et Pavet de Courteille. P., 1816. T. 2. P. 8-11, 24-25; ср. ПСРЛ. Т. 1. С. 7). В др. сочинении тот же араб. ученый пишет, что византийцы называют русских «русийа», что значит «красные, рыжие» (BGA. T. 8. P. 140). О том же сообщает итал. дипломат Лиутпранд, еп. Кремонский, побывавший в К-поле в 949 г.: «К северу обитает некий народ, который греки за внешний вид (a qualitate corporis) называют ῥούσιοι, мы же по месту обитания именуем норманнами» (Liudprandi Antapodosis V 15 // Die Werke Liudprands von Cremona / Hrsg. J. Becker. S. 137-138. (MGH. Script. Rer. Germ.; 41)). Далее Лиутпранд описывает рус. нападение на К-поль, предпринятое кн. Игорем (июнь 941), о к-ром известно также из визант. и древнерус. источников (Theoph. Contin. VI 39; Веселовский А. Н. Видение Василия Нового о походе русских на Византию в 941 г. // ЖМНП. 1889. Ч. 261. Отд. 2. С. 80-92; ПВЛ под 6449 г.). Византийцы были предупреждены о походе болгарами и подготовились к обороне; огромная рус. флотилия (источники говорят о 10 тыс. лодок-«однодеревок») была встречена в узком прол. Босфор и разгромлена флотоводцем Феофаном при помощи «греческого огня». Зрелище «страшного чуда» - горящей в воде нефтяной смеси, выбрасывавшейся из котлов через сифоны,- произвело сильное впечатление на участников похода, рассказывавших по возвращении, «якоже молънья, иже на небесех, Грьци имут у себе». После отступления основных сил вместе с кн. Игорем часть рус. воинов прорвалась в Вифинию; лишь осенью визант. силам удалось окончательно отбить нападение (Литаврин Г. Г. Малоизвестные свидетельства о походе князя Игоря на Византию в 941 г. // Вост. Европа в ист. ретроспективе. М., 1999. С. 138-144).
Текст мирного договора «великого князя русского» Игоря с имп. Романом I Лакапином и его соправителями Константином и Стефаном (944) показывает нек-рое изменение прежних соглашений. На рус. купцов был наложен ряд ограничений: им было запрещено закупать ткани на сумму более 50 золотых и зимовать в К-поле. Характерны пункты, касающиеся сев. побережья Чёрного м.: власть рус. князя не распространяется на города «Корсуньской страны»; корсуняне могут ловить рыбу в устье Днепра; рус. суда не имеют права зимовать в устье Днепра и на о-ве Елевферия (совр. о-в Березань); рус. князь должен охранять «Корсуньскую страну» от набегов «черных болгар» (ПВЛ под 6453 г. // ПСРЛ. Т. 1. Стб. 44-45; Т. 2. Стб. 33-34). Византия пыталась отстаивать свои политические интересы при помощи дипломатических комбинаций в отношениях с Русью, Хазарией и печенегами, в X в. контролировавшими причерноморские степи. Эти методы излагает имп. Константин VII Багрянородный в трактате «Об управлении империей» (ок. 950-952), где целая глава посвящена Руси (в частности, подробно описан маршрут рус. судов из Киева в К-поль - Const. Porphyr. De adm. imp. 9).
В составе рус. посольства 944 г. наряду с язычниками уже фигурируют и христиане. При ратификации договора в Киеве была проведена раздельная присяга: для «поганых» во главе с кн. Игорем на холме Перуна, а для «хрещеной Руси» - «в церкви святаго Ильи, таже есть над ручаем, конец Пасынъче беседы и Козаре; се бо бе сборная цьркы, мнози бо беша Варязи хрестьяни» (ПСРЛ. Т. 1. С. 54; Т. 2. С. 42). Константин VII Багрянородный упоминает отряд «крещеных росов» (οἱ βαπτισμένοι ῾Ρῶς) при описании приема в имп. дворце араб. посольства 946 г. (Const. Porphyr. De cerem. II 15).
Начало правления кн. Владимира Святославича было ознаменовано последним всплеском язычества. К тому времени в Киеве уже было значительное число христиан, прежде всего из купцов и дружинников, побывавших в Византии. Пришедший «из Греческой земли» варяг и его сын (святые Феодор и Иоанн) первыми на Руси снискали мученический венец (ПВЛ под 6491 (983) г.). Вскоре князь осознал необходимость приобщения своего народа и гос-ва к одной из великих религий, к-рые к тому времени были приняты у соседей Руси (ислам у волжских булгар с 922, иудаизм у хазар с VIII-IX вв., зап. христианство в Польше с 966). Летописное предание об избрании кн. Владимиром «греческой веры» в образной форме свидетельствует о том, что на Руси оценили высочайший уровень развития духовной и эстетической культуры, достигнутый в Византии, к-рая находилась в кон. X в. на вершине политического и культурного развития (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 84-108; Т. 2. Стб. 71-94).
Место и год Крещения св. Владимира остаются предметом дискуссии (Киев или Херсонес? 987, 988 или 989? - см. Poppe. 1982. N II; Müller. 1987. S. 94-116; Назаренко. 2001. Гл. 8). Рус. князь принял крестное имя имп. Василия II и породнился с Македонской династией, получив в жены сестру императоров Анну. С т. зр. визант. внешнеполитической доктрины такой союз с иностранным правителем рассматривался как исключительная мера. Дед Анны имп. Константин Багрянородный наставлял своего сына Романа II ни под каким предлогом не соглашаться на требования и просьбы «северных и скифских народов» заполучить царские облачения и венцы и особенно запрещал заключать с ними брачные союзы: «Никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением, особенно же с иноверным и некрещеным, разве что с одними франками; ибо для них одних сделал исключение великий муж святой Константин» (Const. Porphyr. De adm. imp. 13). Русь вступила в семью европ. гос-в как христ. держава, международный статус правителя к-рой, ставшего «братом» визант. императоров, чрезвычайно возрос.
Не позднее 997 г. оформилась церковная организация новой Русской епархии как митрополии К-польского Патриархата (Müller. 1959; Poppe. 1982. N III; Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси Х-XIII вв. М., 1989. С. 23-33; обзор др. гипотез о древнейшем статусе Русской Церкви см.: Подскальски. 1996. С. 42-49).
Визант. историографическая традиция (в отличие от араб. и арм.) не упоминает о Крещении Руси при имп. Василии II и кн. Владимире. Возможно, это связано с тем, что «росы» считались крещенными со времени правления Фотия и Василия I (Müller. 1987. S. 57-66). Слабый интерес к реальной истории окрестных народов, хотя бы и единоверных, характерен для визант. книжной культуры. В XV в. Киевский митр. Исидор, собирая сведения о принятии христианства слав. народами, переводил выписки о Крещении Руси при кн. Владимире из рус. летописи (Шрайнер П. Miscellanea Byzantino-Russica // ВВ. 1991. Т. 52. С. 151-160).
Крещение Руси стало наиболее крупным успехом миссионерской деятельности К-поля, начало к-рой было положено во времена свт. Фотия и равноапостольных Солунских братьев. В IX-X вв. стараниями визант. проповедников христианство проникло в хазарские владения в Сев. Причерноморье, восторжествовало в Болгарии (ок. 865) и Алании (нач. X в.), в К-поле были крещены венг. вожди (948, 952). Но в Венгрии вскоре возобладало влияние Римской Церкви; Болгария, попав в сферу влияния Византии, вслед за этим утратила политическую самостоятельность; в Алании эпоха расцвета христианства была недолгой и сменилась упадком. Напротив, «митрополия Росии» (τῆς ῾Ρωσίας) в течение веков являлась единственной крупной и процветающей епархией К-польского Патриархата за пределами империи (о Русской митрополии визант. периода см. ПЭ. Т. РПЦ и ст. Константинопольская Православная Церковь).
После Крещения Руси эволюция русско-визант. отношений шла по пути перехода от военно-политических, дипломатических и экономических столкновений и союзов к преимущественно церковным связям и культурному взаимодействию (Оболенский. 1970).
Союзные отношения Руси и Византии, сложившиеся при св. Владимире, сохранялись и после его кончины (не считая конфликтного эпизода с небольшим рус. отрядом некоего Хрисохира, «родственника» Владимира, объявившегося у К-поля ок. 1023/24 г.- Scyl. Hist. P. 367). Кризис разразился в 1042 г., когда вел. кн. Ярослав Владимирович Мудрый по не вполне установленным причинам вступил в конфликт с Константином IX Мономахом, недавно занявшим имп. престол. Обострение отношений вылилось в последний в истории русско-визант. отношений крупный военный конфликт (лето 1043). Морской поход на К-поль рус. войска, к к-рому присоединились и варяги из Скандинавии, возглавил старший сын Ярослава кн. Владимир Новгородский. Нападение крупных рус. сил (400 кораблей) и требование огромной дани навело ужас на византийцев, но в конечном счете рус. войска потерпели поражение, часть их попала в плен (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 154; Т. 2. Стб. 142; Mich. Psell. Chron. VI 90; Scyl. Hist. P. 431; Mich. Attal. Hist. P. 20-21). Характерен взгляд на причины «восстания росов» (τῶν ῾Ρώσων ἐπαναστάσεως) царедворца Михаила Пселла, свидетеля этих событий: «Это варварское племя все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами» (см.: Poppe A. La dernière expédition russe contre Consantinople // Bsl. 1971. T. 32. P. 262-268; Литаврин Г. Г. Русь и Византия в XII в. // ВИ. 1972. № 7. С. 36-52; Shepard J. Why did the Russians Attack Byzantium in 1043? // BNGJ. 1985. Bd. 22. P. 147-212). Едва ли случайным совпадением выглядит происшедшее в это же время разорение на Афоне пристани и складов Русского мон-ря вмч. Пантелеимона (Акты Русского на св. Афоне мон-ря. К., 1873. № 3).
В 1045 г. конфликт был улажен, и в 1047 г. рус. войско помогало императору в подавлении мятежа Льва Торника (Каждан А. П. Иоанн Мавропод, печенеги и русские в середине XI в. // ЗРВИ. 1963. Т. 8. С. 177-184). Не позднее 1051 г. состоялся брак Всеволода Ярославича и «греческой царицы» - родственницы имп. Константина IX Мономаха (ПСРЛ. Т. 1. С. 160). Имя супруги Всеволода и матери Владимира Всеволодовича Мономаха точно не известно; возможно, это была «архонтисса Мария», на печати к-рой читается греч. надпись ΜΟ[ΝΟΜ]ΑΧΗ(?) (Янин В. Л., Литаврин Г. Г. Новые мат-лы о происхождении Владимира Мономаха // Ист.-археол. сб. М., 1962. С. 204-221; Soloviev. 1979. N VI); поздние рус. синодики называют ее Анастасией, дочерью Константина Мономаха (Брюсова В. Г. К вопросу о происхождении Владимира Мономаха // ВВ. 1968. Т. 28. С. 127-135).
Вскоре осложнения с К-полем возникли в церковной сфере: поставление на Киевский престол «русина» Илариона (1051), избранного Собором епископов митрополии, было осуществлено по воле Ярослава Мудрого (так же как и поставление князем в 1036 на Новгородскую кафедру Луки Жидяты) и, по всей видимости, без согласования с Патриархом (иначе: Müller. 1971. S. 100). Обстоятельства этого события остаются неясны, но источники не дают оснований говорить о стремлении рус. князя к церковной автокефалии (Поппэ А. Русско-визант. церк.-политические отношения в сер. XI в. // История СССР. 1970. № 3. С. 108-124).
После смерти кн. Ярослава (1054) место Илариона занял грек Ефрем. Очевидной реакцией К-поля на эту тенденцию в церковной жизни Руси было осуждение митр. Ефремом в его антилат. сочинении (возможно, соборном акте) зап. практики поставления церковных иерархов королями (см.: Чичуров И. С. Схизма 1054 г. и антилат. полемика в Киеве (сер. XI-XII в.) // RM. 1998. T. 9. S. 43-53; Čičurov I. Ein antilateinischer Traktat des Kiever Metropoliten Ephraim // Fontes Minores. 1998. T. 10. S. 319-356). К-польский Патриархат заботился об укреплении позиций на Руси в условиях обострения отношений с Римом, приведших к церковному разрыву (1054). Об этом свидетельствует готовность Патриархата отреагировать на изменение политической структуры Русского гос-ва (установление «триумвирата» старших Ярославичей): в 60-80-х гг. XI в. наряду с правящим митрополитом в Киеве титулы митрополитов носили (временно) предстоятели кафедр Чернигова и Переяславля Русского (Poppe A. Zur Geschichte der Kirche und des Staates der Rus' im 11. Jh.: Titularmetropolen // Das heidnische und christliche Slaventum. Wiesbaden, 1970. Bd. 1). Среди митрополитов-греков, направленных на Русь во 2-й пол. XI в., были церковные иерархи высоких рангов, образованные богословы, последовательно выступавшие как полемисты против латинян.
В переписке Михаила Пселла сохранились 2 послания (ок. 1073/74), в к-рых от имени имп. Михаила VII Дуки некоему правителю соседнего гос-ва предлагается выдать дочь за порфирородного брата императора, Константина. Причинами столь лестного предложения выставляется «тождество исповедания» и «точная правильность веры» адресата, его миролюбие и благородство, а также то, что «оба государства имеют один некий источник и корень» и «одни и те же самовидцы божественного таинства и вещатели провозгласили в них слово Евангелия». Единственным правосл. и соседним с Византией гос-вом в эту эпоху была Русь, что дает основания считать послания адресованными одному из Ярославичей. Упоминание о свойстве адресата (по дочери) с сыном свергнутого имп. Романа IV Диогена говорит в пользу того, что предполагавшейся невестой была дочь кн. Всеволода (Андрея) Ярославича. Возможно, это была Анна (Янка) Всеволодовна († 1112); известно, что в 1090 г. она вернулась из К-поля вместе с новопоставленным митр. Иоанном III и стала после пострига первой настоятельницей Андреевского (Янчина) мон-ря в Киеве (Васильевский. 1909. Т. 2/1. С. 3-55).
Соперник кн. Всеволода Олег Святославич был захвачен в Тмутаракани и увезен «за море в Царьград», видимо с согласия имп. Никифора III Вотаниата (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 204; Т. 2. Стб. 193); нек-рое время он пребывал в ссылке на Родосе, а затем, вероятно, женился на визант. аристократке Феофано Музалониссе, на печати к-рой значится титул «архонтисса Росии» (Лопарев Х. М. Визант. печать с именем рус. княгини // ВВ. 1894. Т. 1. С. 159-166; Янин В. Л. Печати Феофано Музалон // Нумизматика и сфрагистика. К., 1965. Вып. 2). Алексей Комнин помог Олегу вернуться в Тмутаракань (1083), а затем аннексировал этот важный торговый город (1094 или 1115), до кон. XII в. признававший суверенитет Византии (Litavrin G. G. A propos de Tmutorokan // Byz. 1965. T. 35. P. 221-234).
Действительный или самозваный сын имп. Романа IV Диогена «Леон Диогенович», зять Владимира Всеволодовича Мономаха (по Васильевскому, муж его сестры), оспаривал престол у имп. Алексея I Комнина и подчинил себе дунайские города в Болгарии (см.: Васильевский. 1909. Т. 2/1. С. 47-50; Mathieu M. Les faux Diogènes // Byz. 1953. T. 22. P. 133-148). После его убийства в Доростоле 15 авг. 1116 ã. ( ПСРЛ. Т. 1. Стб. 291; Т. 2. Стб. 283) Владимир Мономах без успеха пытался удержать завоевания Леона; его сын, царевич Василько Леонович, погиб в усобице рус. князей в 1136 г. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 298).
В XII в. в связи с выходом на первый план внешней политики Комнинов отношений с Венгрией усиливаются связи империи с юго-зап. рус. княжествами (Vernadsky. 1927/1928; Francès E. Les Relations russo-byzantines au XIIe s. et la domination de Galicie au Bas-Danube // BSl. 1959. T. 20; Гуревич Ф. Д. Зап. Русь и Византия в XII-ХIII вв. // Сов. Арх. 1988. № 3. С. 130-144; Horodysky. 1989). Летопись сохранила известие о браке в 1104 г. дочери кн. Володаря Ростиславича Перемышльского и «царевича Олексинича», одного из сыновей имп. Алексея Комнина (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 280; Т. 2. Стб. 256), к-рым был либо севастократор Андроник (Βαρζός Κ. ῾Η γενεαλογία. Σ. 234), либо его младший брат кесарь Исаак; греч. источники упоминают их супруг (обе Ирины), но не уточняют их происхождения (Kazhdan. 1990. P. 419-420). Брат Володаревны кн. Владимирко Галицкий во время венг. похода имп. Мануила I Комнина (1151) упоминается как своего рода «вассал» империи (ἀνὴρ ὑπόσπονδος ῾Ρωμαίοις, букв.- муж, связанный клятвой с ромеями); в то же время киевский вел. князь назван союзником (σύμμαχος) императора (Cinnam. Hist. P. 115, 234-237; Бибиков. 1997. С. 52, 55-56, 62, 66-67). На особо тесные политические отношения Галицкой Руси с Византией в это время указывает и обращение герм. имп. Конрада III к имп. Мануилу с просьбой наказать обидчиков нем. купцов, убитых и ограбленных «в России» (in Rossia) (Otto ep. Frisigensis a Rahewini. Gesta Frederici / Ed. F. J. Schmale. Darmstadt, 19742. P. 174, 176). Рус. князь-изгой Иван Берладник, оспаривавший у галицких князей владения на нижнем Дунае, после долгих скитаний обосновался в Фессалонике, где и умер в 1162 г. Сын Владимирка Галицкого кн. Ярослав Осмомысл (1153-1187) вел по отношению к К-полю более самостоятельную политику; ок. 1165 г. он гостеприимно принял своего родственника, буд. имп. Андроника I Комнина, бежавшего из К-поля; имп. Мануил, опасаясь возникновения враждебной коалиции, поспешил примириться с Андроником и добился его возвращения (Jurewicz O. Aus der Geschichte der Beziehungen zwischen Byzanz und Russland in der 2. Hälfte des 12. Jh. // Byzant. Beitr. B., 1964. S. 345 f.).
В период раздробленности Древнерусского гос-ва серьезному испытанию подверглось его церковное единство. Подчинение митрополитов К-полю давало им возможность держаться в стороне от княжеских усобиц. Рус. князья, как правило, не оспаривали независимое от светской власти положение Предстоятеля Русской Церкви. Лишь кн. Изяслав Мстиславич попытался нарушить традицию и самолично назначить митрополитом рус. монаха Климента Смолятича, проведя его избрание и поставление Собором рус. епископов (1147). Кн. Юрий Владимирович Долгорукий, заняв Киев, поспешил принять из К-поля митрополита-грека Константина I, к-рый анафематствовал Изяслава и Климента и сместил их сторонников (1156) (Соколов. 1913. С. 91-95). Кн. Юрий Долгорукий неизменно действовал как союзник Византии; однако гипотеза о визант. происхождении его 2-й супруги, матери кн. Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, не имеет прочных оснований. Известно лишь, что имп. Мануил I принял в Византии вдову и младших сыновей Юрия Долгорукого (1162), предоставив княжичам Васильку и Мстиславу области во владение; позднее 4 города, составлявшие удел кн. Василька Юрьевича, получил «тавроскифский династ» Владислав, выехавший в Византию со всем своим домом (Cinnam. Hist. P. 236; Бибиков. 1997. С. 67).
Реакцией на усиление центробежных тенденций в Киевской Руси стало изменение митрополичьего титула, к-рый с 60-х гг. XII в. принимает форму «всея Руси» (τῆς πάσης ῾Ρωσίας).
В 1164/65 г. Киев и др. рус. княжества посетило визант. посольство во главе с одним из членов правящего рода (Шестаков С. П. Визант. посол на Руси Мануил Комнин // Сб. в честь Д. А. Корсакова. Каз., 1913. С. 379 сл.), результатом чего стали энергичные действия рус. князей по защите караванов греч. торговцев («гречников») от нападений половцев на Днепровском пути в 1167-1170 гг. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 526, 528, 538). В кон. XII - нач. XIII в. кн. Роман Мстиславич Галицко-Волынский поддерживал с Византией союзные отношения, направляя послов в К-поль и оказывая империи военную поддержку против половцев и болгар.
Некий визант. «царевич» был женихом черниговской кнж. Евфимии Глебовны, внучки вел. кн. Святослава Всеволодовича (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 680). Единственным имп. сыном брачного возраста был в то время юный наследник имп. Исаака II Ангела, буд. имп. Алексей IV Ангел. Однако этот брак едва ли состоялся: в 1194 г. визант. послы прибыли в Киев за Евфимией, но уже в следующем году Исаак II был свергнут с престола. В повествовании о приключениях Алексея, окончившихся печально известными событиями 1204 г., о его рус. невесте или жене не упоминается.
Случаи, когда выходцы из Руси, переселившиеся в Византию, вливались в визант. элиту, были крайне редки - особенно по сравнению с многочисленными примерами такого рода карьеры среди представителей арм., болгар., франко-норманнской и тюркской знати (см.: Каждан А. П. Социальный состав господствующего класса Византии XI-XII вв. М., 1974). В связи с вопросом о рус. «эмиграции» в Византию можно упомянуть летописное сообщение 1069 г., когда киевляне, прося о заступничестве от поляков младших Ярославичей, грозят в противном случае сжечь свой город и «ступить в Гречьску землю» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 173). Известны эпизоды, когда в Византии оказывались (как правило, с ведома правящих князей) изгнанные представители рода Рюриковичей. Так, в 1130 г. кн. Мстислав Владимирович выслал «в Грецию» полоцких князей с женами и детьми (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 290). Ок. 1187 г. в К-поль явился Юрий, сын Андрея Боголюбского, но уже не как рус. князь, а как претендент на груз. престол, к-рый он пытался оспаривать у своей бывш. жены царицы Тамары.
Во 2-й пол. XIII в. русско-визант. связи заметно ослабли. И Русь, и Византия переживали трудные времена: крестоносцы захватили К-поль (1204), а рус. земли были завоеваны Батыем (1237-1241). Множество рус. беженцев искало пристанища в бывш. визант. владениях в Крыму. Пленники, захваченные в рус. землях, продавались на рабских рынках и попадали в страны Средиземноморья.
В новых условиях визант. гос. и церковная дипломатия уже не могла придерживаться в отношениях с Русью прежнего жесткого курса, не допускавшего поставления на митрополичий престол рус. клириков. На смену митрополиту-греку Иосифу, пропавшему без вести во время Батыева нашествия, Патриарх, проживавший в Никее, утвердил на митрополичьей кафедре уроженца Юго-Зап. Руси, ставленника вел. кн. Даниила Романовича Галицко-Волынского - Кирилла II (1247).
Отвоевание К-поля (1261) знаменовало возрождение политического авторитета Византии, и после кончины митр. Кирилла (1280) К-польский Патриарх вернулся к традиц. практике, поставив на рус. митрополию грека свт. Максима (1283-1305). Возрождаются представления о господстве императоров над всеми правосл. народами (русские наряду с болгарами, влахами, аланами и грузинами названы в числе подданных имп. Андроника II Палеолога в послании егип. султана - Analecta Byzantino-Russica / Ed. W. Regel. St.-Pb., 1891. P. 57-58). К нач. XIV в. в Византии сложилось представление об исконном вхождении Руси в имперскую систему гос-в и народов: «Русский [властитель] от Константина Великого был наделен положением и саном кравчего (τοῦ ἐπὶ τῆς τραπέζης)» (Niceph. Greg. Hist. T. 1. P. 239; ср.: Ševиenko I. Some Autographs of Nikephorus Gregoras // ЗРВИ. 1964. Т. 8/2. С. 447-450). Ср. обращение посла вел. кн. Михаила Ярославича († 1318) к имп. Андронику II, сохранившееся в отрывке Максима Плануда: «Государь мой царь Руси (βασιλεὺς τῶν ῾Ρῶς), кравчий твоего святого царства, кланяется смиренно (δουλικῶς) твоему святому царству» (РИБ. Т. 6. Прил. Стб. 273-274; см.: Soloviev. 1979. N VIII).
В первые десятилетия после монголо-татар. завоевания Руси регулярные контакты с Византией резко сократились, почти полностью ограничиваясь церковной сферой: за период до 1342 г. состоялось всего 10 из 147 визитов между Русью и К-полем, упоминаемых в рус. летописях с 1240 по 1453 г. С сер. XIV в. связи рус. земель с К-полем заметно активизировались, достигнув апогея в 70-80-х гг. XIV в. (Маджеска. 1994). Несмотря на крайнее политическое ослабление империи, монашеское возрождение в Византии, связанное с победой исихазма в сер. XIV в., привело к усилению роли К-польского Патриархата в решении вопросов рус. церковной жизни и духовного влияния Византии на Русь и др. слав. страны (Мейендорф. 1990; Прохоров. 2000). Согласно Житию прп. Сергия Радонежского, Патриарх Филофей Коккин, последователь свт. Григория Паламы, благословил возрождение на Руси общежительного монашества и в знак особого расположения прислал преподобному дары.
Главным поводом для активного обмена посольствами были вопросы церковной организации на рус. землях, в XIV в. оказавшихся разделенными между 3-мя гос-вами - Московским и Литовским великими княжествами и Польским королевством. Митрополиты разъезжали по своей огромной епархии, но все большее предпочтение оказывали Сев.-Вост. Руси. Фактически их резиденция была перенесена из Киева во Владимир (1299), а затем в Москву (1328), но митрополия оставалась единственным общерус. институтом. Правители, отстаивая свои политические интересы в церковной сфере, апеллировали к авторитету К-польского Патриарха, не ставя под сомнение его верховной юрисдикции над Русской Церковью. Митрополию попеременно занимали выходцы из Византии и Зап. Руси, но все они противостояли попыткам расчленения своей епархии. Митрополит-грек Феогност в 1347 г. добился от имп. Иоанна VI Кантакузина хрисовула о восстановлении единства рус. митрополии (РИБ. Т. 6. Прил. С. 13-19; Мейендорф. 1990. Прил. 1). Однако в условиях возрастающей политической отчужденности сохранить церковное единство рус. земель оказалось невозможно, и К-поль после долгих колебаний санкционировал образование независимых митрополий в Литве и польской Галиции. Церковно-политические комбинации К-поля, пытавшегося небескорыстно использовать соперничество претендентов на митрополию, приводили к кризисам, самым острым из к-рых было противостояние (1378-1389) митр. Киприана с московским вел. кн. Димитрием Донским, пытавшимся противопоставить ему своего кандидата. До известной степени борьба в рус. церковных кругах определялась религ. движениями, к-рые играли в тот период важную роль в Византии (см. том РПЦ).
Великокняжеская власть не только не посягала на права К-польского Патриархата, но и оказывала визант. императорам и Патриархам серьезную материальную поддержку. Для ослабленной и окруженной врагами Византии поступавшие из Руси товары и денежные пожертвования были чрезвычайно важны. Ок. 1347 г. рус. князья во главе с вел. кн. Симеоном Иоанновичем собрали и отправили в К-поль богатое пожертвование на ремонт храма Св. Софии (Niceph. Greg. Hist. XXVIII 34-36). В. и. и К-польский Патриархат по-прежнему пользовались на Руси славой «источника всякого благочестия, законоуложения и святости», как о том говорилось в послании вел. кн. Симеона к имп. Иоанну Кантакузину (Miklosich, Müller. T. 1. P. 263). В 1398 г. вел. кн. московский Василий Димитриевич послал в осажденную турками столицу Византии огромную по тем временам сумму в неск. тыс. руб. (ПСРЛ. Т. 11. С. 168). В 1399 г. Михаил Александрович Тверской послал «ко Царюграду с милостынею к соборней церкви святеи Софии, патриарху и царю, якоже преже обычай бе ему многажды посылати милостыню в соборную церковь святую Софию, и патриарху» (ПСРЛ. Т. 11. С. 177). При подготовке Флорентийского Собора предполагалось, что рус. митрополит сделает взнос в 100 тыс. иперпиров, тогда как др. богатые кафедры могли внести не больше 20 тыс. (Les «Mémoires» du Grand Ecclésiarque de l'église de Constantinople Sylvestre Syropoulos sur le Concile de Florence (1438-1439) / Ed. V. Laurent. R., 1971. P. 120-122).
Содержание сохранившихся актов К-польского Патриархата за период 1315-1402 гг. свидетельствует, что верхушка визант. общества и особенно церковные круги были прекрасно информированы о событиях в огромной церковной епархии всея Руси (Miklosich, Müller. T. 1-2; из 615 документов 44 посвящены рус. делам). Один из актов, относящийся к визант. посольству 1393 г., направленному Патриархом Антонием IV и имп. Мануилом II, отражает неразрывную связь церковных и политических интересов Византии на Руси и проливает свет на нек-рые детали русско-визант. дипломатических и делопроизводственных связей (Медведев И. П. Ревизия визант. док-тов на Руси в кон. XIV в. // ВИД. 1976. С. 289-297). В послании к вел. кн. Василию I Димитриевичу Московскому Патриарх наставляет «великого рикса» (μέγας ῥήξ) оказывать К-польскому императору воздававшуюся издревле честь: «Невозможно для христиан иметь Церковь и не иметь царя, ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга… Святой император не таков, как прочие князья и правители… Он помазуется великим мирром и поставляется императором ромеев, то есть всех христиан» (Miklosich, Müller. T. 2. 188-192; История РЦ. Кн. 3. Прил. 11). Предполагают, что такая реакция Патриарха была вызвана прекращением поминания визант. императора.
В К-поле знакомились с ситуацией в Московии не только через епископов и посланников, но и «от ромеев, побывавших в России». Сообщения путешественников и паломников, прибывавших из Византии, были источником известий о политической ситуации в империи и соседних с ней странах, к-рые изредка встречаются в рус. летописях (примеры см.: Маджеска. 1994. Примеч. 49).
Униатская политика императоров не оправдала возлагавшихся на нее политических надежд, и в 1453 г. В. и. прекратила существование (об отражении падения К-поля в рус. лит-ре см., напр.: Dujčev I. La conquête turque et la prise de Constantinople dans la littérature slave contemporaine // BSl. 1956. T. 17. P. 280 sq.; Удальцова З. В. Отклики на завоевание К-поля турками в рус. гос-ве // ВВ. 1977. Т. 38. С. 19-29). В окружном послании к епископам Литвы и Польши московский митр. Иона объявил, что захват «царствующего града» турками был наказанием «грекам» за измену Православию на Флорентийском Соборе (РИБ. Т. 6. С. 623).
Важнейшее для истории Московской Руси событие - брак племянницы последнего визант. имп. Константина XI Палеолога Зои (Софьи) и вел. кн. Иоанна III Васильевича (1472) - произошло спустя 19 лет после падения К-поля. О новом, «поствизантийском» этапе в отношениях России и попавших под власть османов правосл. народов В. и. см. в статьях, посвященных отдельным Патриархатам и Поместным Церквам.
Визант. политическая идеология была воспринята в Киевской Руси в весьма ограниченном объеме (Чичуров И. С. Полит. идеология средневековья: Византия и Русь. М., 1991). Титул «царь», к-рым называли визант. императоров, иногда применялся и к рус. князьям (Водов В. А. Замечания о значении титула «царь» применительно к рус. князьям в эпоху до сер. XV в. // Из истории рус. культуры. М., 2002. Т. 2/1. С. 506-542), но не воспринимался как прерогатива главы христ. мира (что делало возможным его приложение к ордынским ханам и тур. султанам). Визант. элементы проникли в сферы делопроизводства (буллы, печати) и монетного дела, однако имперская система титулов не нашла распространения на Руси (в отличие от балканских и кавказских стран). В области светского права, несмотря на наличие переводных визант. юридических текстов, наблюдается тенденция к самостоятельному развитию на основе местных традиций (что нашло свое отражение в Русской Правде и ранних грамотах). Церковное право на Руси, основанное на визант. каноническом праве, также имело местные особенности: так, в княжеских церковных уставах (с XI в.) к церковной юрисдикции отнесен ряд правовых казусов, к-рые в Византии относились к светскому праву (см.: Щапов. 1978).
В древнерус. лит-ре XI в. заметно стремление к утверждению древности и самостоятельности славяно-рус. христ. традиции, нашедшее выражение в предании о проповеди в Вост. Европе ап. Андрея Первозванного (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 7-9) и в особом почитании в Киеве сщмч. Климента, еп. Римского. В то же время летопись называет христианство «греческим законом» (Там же. Стб. 108). Митр. Иларион в «Слове о законе и благодати», подчеркивая самостоятельность апостольской миссии св. Владимира - «второго Константина», говорит о «благоверной земле Гречьстей, христолюбивей же и сильней верою» (Молдован А. М. Слово о законе и благодати Илариона. К., 1984). Именно «греки» - визант. иерархи, писатели, подвижники - выступали для рус. христиан учителями и наставниками, передающими чистоту правосл. учения и богатейший опыт духовной жизни. Немало выдающихся греч. иерархов украшали Киевскую и др. кафедры Русской Церкви, вызывая глубокое уважение своей паствы. Ср. возглас летописца об ученом митр. Иоанне II: «И сякого не бысть прежде в Руси, ни по нем не будет сяк» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 208). Впрочем, отношение на Руси к «грекам» было далеким от идеализации; в летописном повествовании их характерной чертой нередко выступает лукавство («лесть»): греки пытаются отравить «вещего» Олега (ПВЛ под 6415 г.), хитростью выведывают численность войска кн. Святослава (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 70; здесь добавлено знаменитое восклицание летописца: «Суть бо Греци льстивы и до сего дни»), греч. наместник Херсона («котопан») на пиру в Тмутаракани подсыпает яд кн. Ростиславу Владимировичу (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 166); рассказывая об обмане еп. Антония Черниговского (1164), летописец замечает: «Се же молвяше им, льсть тая в собе: бяше бо родом Гречин» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 523). Неизвестный рус. паломник XV в., составивший русско-греч. словарь, с почтением пишет о «премудром греческом языке», но греков в агонизирующей Византии считает народом «неуживчивым, недружелюбным и любви не имеющим» (Vasmer M. Ein russisch-byzant. Gesprächsbuch. Lpz., 1922. S. 25-27).
В церковном отношении рус. первоиерархи были подчинены К-польскому престолу: Киевские митрополиты поставлялись в К-поле до сер. XIII в. только из визант. клириков. Попытки вел. князей возводить на митрополичью кафедру своих ставленников без ведома К-польского Патриарха были редчайшими исключениями (Иларион при Ярославе Мудром в сер. XI в., Климент при Изяславе Мстиславиче в сер. XII в.). Митрополиты назначали епископов (многие из к-рых также были выходцами из Византии), стараясь учитывать внутриполитическую ситуацию. Характерными чертами организации Русской Церкви, отличавшими ее от визант. практики и находящими параллели в зап. христианстве, были институт «десятины» (часть княжеских доходов, к-рая передавалась в пользу Церкви) и стремление князей участвовать в избрании епископов в своих владениях (ср. «спор об инвеституре» на Западе).
В Византии осознавали значительность зап. влияния на Руси. Не случайно разрыв Рима и К-поля в 1054 г. нашел отражение в активной полемической деятельности греч. иерархов сер. XI - нач. XII в. на рус. почве: митрополитов Киевских Ефрема, Георгия, Иоанна II и Никифора I, Переяславского Леона. Связи вост. славян с Зап. Европой имели давние и глубокие корни. Еще в древности славяне заимствовали основную церковную терминологию (церковь, алтарь, крест, пост) от герм. народов; с Запада пришли в слав. языки названия римлян («влахов, волохов»), византийцев («греков») и их императоров («цесарей»). Зап. славяне познакомились с христианством не от греч., а от нем. проповедников. Торговые и политические связи Руси с Западом также не следует недооценивать. Попытки приглашения на Русь нем. епископа при кнг. Ольге (959, миссия еп. Адальберта в 961-962) и кн. Ярополке Святославиче (70-е гг. X в.) не были случайными эпизодами (Назаренко. 2001. Гл. 5, 6, 7). Переговоры о союзе с папой бежавшего на Запад кн. Изяслава Ярославича (1075), положение мощей святых Бориса и Глеба в бенедиктинском мон-ре на р. Сазаве (Чехия, 1095), упоминание ряда зап. святых в рус. церковных календарях (Лосева О. В. Русские месяцесловы, XI-XIV вв. М., 2001. С. 63-75), празднование Русской Церковью (единственной среди правосл. Церквей) перенесения мощей свт. Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Бари и русские паломничества туда в XII-XIII вв. свидетельствуют о продолжении церковных контактов Руси с зап. миром и после 1054 г. Однако к кон. XI в. в сознании самих зап. авторов Русь уже столь прочно ассоциируется с визант. правосл. миром, что в 70-х гг. Адам Бременский называет столицу Руси Киев «соперницей Константинопольского скипетра, славнейшим украшением Греции» (aemula sceptri Constantinopolitani, clarissimum decus Greciae - Adami Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum, 22 (19) // Quellen des 9. und 11. Jh. zur Geschichte der Hamburgischen Kirche und des Reiches. Darmstadt, 1978. S. 254).
Идея подражания К-полю, за к-рым в рус. языке закрепилось описательное название Царьград (наряду с Костянтинград; ср. греч. βασιλὶς πόλις), нашла свое выражение в градостроительстве (соборы Св. Софии в Киеве, Новгороде и Полоцке; храм Двенадцати апостолов при княжеском дворе в Берестове; киевские церкви св. Ирины, св. Георгия и Влахернской Богоматери; Золотые ворота Киева и Владимира). Возникает и своего рода соперничество «матери городов русских» с митрополией христ. ойкумены: в XI в. Киев удостаивается эпитета «другого Иерусалима» (Похвала Владимиру). Хранителями воспринятых из Византии духовных и церковных традиций выступали наряду с епископатом монастырские центры, главный из к-рых - Киево-Печерский мон-рь - имел тесные связи с центрами визант. монашества - Афоном (где, по преданию, подвизался прп. Антоний Печерский, † 1073) и Студийским мон-рем в К-поле (откуда при прп. Феодосии Печерском был доставлен и переведен Студийско-Алексиевский Типикон). В афонских актах уже в 1016 г. засвидетельствован мон-рь некоего «Роса». Афонский мон-рь Ксилургу (Древоделя) упоминается в 1142 г. как обитель, в к-рой имелось множество «русских» книг и вещей; к 1169 г. этот мон-рь стал столь богат и многолюден, что к нему был присоединен пришедший в упадок древний мон-рь св. Пантелеимона, с этого времени получивший название Русского (῾Ρούσικον) (Мошин. 1947-1950; см. статьи Русский вмч. Пантелеимона мон-рь, а также разд. «Афон и Россия» в ст. Афон).
Широкие формы приняло паломничество к святыням К-поля и далее в Св. землю. О каликах, путешествовавших в Иерусалим, говорится уже в Несторовом Житии прп. Феодосия Печерского. Киево-Печерский Патерик рассказывает о путешествиях в XI в. игум. Димитриевского мон-ря прп. Варлаама - в К-поль и Иерусалим, буд. митр. Переяславского Ефрема - в К-поль. Столица Византии служит отправным пунктом для 1-го рус. описания паломничества в Св. землю - «Хожения» игум. Даниила (1104-1106 или 1106-1108). В XII в. в отвоеванный крестоносцами Иерусалим путешествовали - в т. ч. через Византию - многие рус. паломники, в т. ч. кнж. прп. Евфросиния Полоцкая, встретившая по пути имп. Мануила I и принятая им «с великою честью» (ПСРЛ. Т. 4. С. 178). Новгородский архиеп. Нифонт (1131-1156) осуждал массовое паломничество к св. местам, видя в этом вред «для русской земли» из-за разорительных затрат на далекие и опасные поездки (РИБ. Т. 6. Стб. 61-62), но число паломников, очевидно, продолжало расти, и не позднее 60-х гг. XII в. в Иерусалиме возник рус. мон-рь Пресв. Богородицы.
Для владимиро-суздальских князей из Византии доставлялись священные реликвии. В 1197 г. доска от гроба вмч. Димитрия Солунского была привезена из Фессалоники для вел. кн. Всеволода Большое Гнездо (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 414), а в 1217/18 г. для его сына вел. кн. Константина Всеволодовича Полоцкий епископ привез из К-поля (уже захваченного латинянами) во Владимир частицу Страстей Господних и мощи Марии Магдалины и Лонгина Сотника (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 441). Дважды (в 1200 и 1208/09) побывал в К-поле Добрыня Ядрейкович (буд. архиеп. Новгородский Антоний), автор «Книги Паломник»; он привез из столицы Византии на Русь частицы Гроба Господня и Животворящего Креста, а также ряд др. святынь (НПЛ. С. 52). Яркое описание взятия и разорения К-поля участниками IV крестового похода (1204) оставил один из рус. путешественников; по его убеждению, воинственные «фряги», погубившие «царство богохранимаго Константиняграда», действовали самовольно: «Не тако бо бе казал им цесарь немечьскыи и папа римьскыи» (НПЛ. С. 46-49; см.: Мещерский Н. А. Древнерус. повесть о взятии Царьграда фрягами в 1204 г. // ТОДРЛ. 1954. Т. 10. С. 120-135).
С новой интенсивностью паломничества возобновились в сер. XIV в. Мн. рус. паломники оставили описание своих путешествий: Стефан Новгородец («Странник», 1348 или 1349), Игнатий Смольнянин («Хожение» 1389-1392 в К-поль, затем, до 1405, в Фессалонику и на Афон), Александр дьяк («Хожение» в К-поль, 1391-1396), диакон Троице-Сергиева мон-ря Зосима (Ченцова В. Г. О причинах путешествия рус. паломника XV в. Зосимы на Христианский Восток // МОСХОBIА. М., 2000. [Вып.] 1. С. 447-467). В то же время все чаще посещают рус. земли монахи из Византии; известно о существовании в Москве в XIV в. греч. мон-ря «Николы Старого» (Тихомиров. 1969).
Обращение Руси к христианству совпало с возникновением слав. письменности. Древнерус. книжность с самого начала оказалась фактически тождественной с общеслав. церковной лит-рой, основанной на переводах с греч. языка (см.: ПЭ. Т. РПЦ. С. 372-406).
Визант. влияние на Руси проявлялось в законодательстве, искусстве и ремеслах, музыке и пении, технике, торговле, области гос. управления и дипломатии, военном и морском деле. Однако вне церковной сферы масштаб проникновения визант. элементов в рус. быт не следует преувеличивать: помимо богатейшей калькированной и заимствованной «книжной» лексики число слов, вошедших в рус. язык непосредственно из греческого визант. эпохи, невелико (терем, палата, мрамор, финифть, плита, кровать, скамья, фонарь, парус, канат, корабль, каторга, конопатить, тормоз, грамота, календарь и назв. месяцев) и заметно уступает заимствованиям из тюрк., герм. и романских языков (см.: Копыленко М. М. Кальки греч. происхождения в языке древнерус. письменности // ВВ. 1973. Т. 34. С. 141-150; Йордаль К. Греч. заимствования в рус. языке // Scando-Slavica. 1968. Т. 14. С. 227-256).
Особая близость Руси и Византии была обусловлена не политическими или экономическими интересами, но осознанием общности правосл. духовной культуры, в течение веков служившей связующим звеном между Византией и Русью. Каноническое подчинение Русской Церкви К-польскому Патриарху зиждилось на признании авторитета Византии как хранительницы чистоты и полноты веры. Показательно, что в периоды активизации униатской политики К-поля рус. духовные и светские власти не считали себя обязанными послушно следовать в фарватере Царьграда.
«Между «греческим» и «русским» Православием были легкие отличия в акцентировке и стиле, но если принять во внимание глубинное тождество подхода и интуиции, остававшееся неизменным несмотря на огромную историческую и культурную дистанцию между двумя народами, то эти различия нельзя не признать ничтожными… Если в русском Православии и есть черта, которую можно противопоставить византийскому восприятию христианства, то это глубокая озабоченность русских сохранением буквы традиции, полученной от «греков».» (Мейендорф. 1990. С. 34-35). Наряду с первой волной христ. просвещения, принесшей на Русь из Византии сокровища правосл. культуры, глубокое влияние на рус. духовную культуру оказал в XIV в. исихазм. Эта духовная традиция проявилась в резком росте переводов с греч. языка, возникновении многочисленных мон-рей, обновлении художественного творчества. Благодаря ему Московская Русь «стала страной прп. Сергия, Андрея Рублева и Нила Сорского» (Мейендорф. С. 326). Рус. народ, долгое время игравший в «диалоге культур» роль «принимающей» стороны, после усвоения богатого визант. наследия сам стал носителем и хранителем традиций Православия.
раздел византиноведения, изучающий материальные памятники визант. культуры, составная часть археологии христианской.
История визант. археологии насчитывает 3 века; обследованы сотни памятников и тысячи предметов, но обобщение материалов началось недавно. Общих обзоров и пособий по визант. археологии не существует (см. опыты: Gregory T. E. e. a. Archaeology // ODB. N. Y.; Oxf., 1991. Vol. 1. P. 152-154; Sodini J.-P. La contribution de l'archéologie à la connaissance du monde byzantin (IVe-VIIe siècle) // DOP. 1993. Vol. 47; Zanini E. Introduzione all'archeologia bizantina. R., 1994. (Studi Superiori, N. S, 228. Archeologia) - см. рец.: Хрушкова Л. Г. // ВВ. 2002. Т. 61 (86). C. 7; Романчук А. И., Шандровская В. С. Введение в визант. археологию и сфрагистику. Екатеринбург, 1995); мало внимания ей уделяют в ун-тах. Наблюдается также отставание в исследовании визант. археологии от текстуальной византинистики и искусствознания, где она играла подчиненную роль «иллюстратора истории», однако ее значение неуклонно возрастает, в т. ч. для историографии, ориентированной на тексты и историю искусства. В наст. время визант. археология рассматривается как самостоятельное направление научной деятельности, важное для национального развития стран, унаследовавших территории исторической Византии: при образовании Мин-ва культуры Греции (1971) возникла служба охраны визант. и поствизант. памятников; под эгидой ЮНЕСКО создан Европейский центр визант. и поствизант. памятников, к-рым была проведена международная конференция «Памятники Византии и мировое культурное наследие» (Фессалоника, 2001), принявшая пакет документов по законодательству, охране, учету, изучению и использованию исторического наследия Византии (Byzantine Monuments and World Heritage // DCAE . 2001. T. 2) Инициатором этой деятельности выступает Греция; в конференции участвовало 16 стран (в их числе и Россия), на территории к-рых есть памятники археологии В. и.
Визант. археология разработана слабее, чем археология классической Греции и Рима и средневек. археология Зап. Европы. До недавнего времени при раскопках исследование начинали с уровней поздней античности, а более поздние слои, в т. ч. визант., сносили как «варварские». Даже ключевые объекты археологии В. и. редко исследуют широкой площадью с применением новейших методик; мало сведений о повседневной жизни горожан и крестьян, об истории бытовой архитектуры. Неск. лучше изучены первые века Византии (IV-VII вв.), к-рые отчасти затронуло исследование классической культуры; хуже - переходный (сер. VII-VIII в.) и средневизант. период (IX-XII вв.), когда возникли своеобразные типы памятников, а визант. культура распространила влияние далеко за пределы империи; поздний (1204-1453) и поствизант. периоды.
Под визант. археологией обычно понимают изучение материальной и художественной культуры вост. части Средиземноморья и связанных с ней районов, где языком богослужения и международного общения служил греческий. Собственного хронологического и территориального деления визант. археология не выработала и, следуя общей исторической периодизации, делится на ранний (от строительства К-поля в IV в. или падения Зап. Римской империи с 476 г. до сер. VII в.), переходный (сер. VII-VIII в.), средний (с IX в. до захвата К-поля крестоносцами в 1204 и образования лат. королевств), поздний (XIII - сер. XV в.) и поствизант. (археология Афона и др. монастырских общин; развитие визант. наследия вне пределов Византии) периоды. Делаются попытки уточнить такое деление, напр. отказаться от представления о VII-VIII вв. как о промежуточном периоде «темных веков» и рассматривать VII в. как конец раннего периода, а VIII и ранний IX в. как начало периода расцвета, когда новые, христ. формы религ. и общественной жизни, в к-рой место теменоса и форума древнего мира заняли христ. храм и дворец императора, окончательно восторжествовали.
В географическом отношении визант. археология традиционно делится на области: К-поль и его окрестности; материковую Грецию и гос-ва Балканского п-ова; М. Азию; города и гос-ва Сев. и Вост. Причерноморья (в т. ч. Крым) и Кавказ; Сиро-Палестинский регион (IV-VIII вв.); Египет и часть территорий Сев. Африки (до окончательной победы ислама); области Италии, испытавшие влияние Византии в V-VII вв., а также зоны развития итало-визант. культуры в средне- и поздневизант. периоды (Адриатическое побережье, юг Апеннинского п-ова, о-в Сицилия); Др. Русь (особенно в IX-XII вв.).
Археологическими исследованиями XIX - нач. XX в. был накоплен огромный материал, но его направленное изучение началось только после второй мировой войны. За последние 50 лет XX в. поток информации возрос настолько, что его осмысление и обобщение не успевает за полевыми работами. Заметно изменился и географический охват работ, если до сер. ХХ в. их вели в центральных областях империи (в К-поле, в М. Азии, на Балканах, в Италии и в Причерноморье), то позже внимание переместилось на Сиро-Палестинский регион ранневизант. эпохи, где сосредоточена огромная часть архитектурных объектов и мозаик.
I. Изучение на Западе. Началом визант. археологии принято считать труды филолога-классика П. Жилле, систематизирующие заметки об осмотре руин древнего города «De Bosporo thracio» (Giller P. Lugduni, 1561. Athenai, 1967r) и «De topographia Constantinopoleos» (Там же) (изданы посмертно в 1561). Эти работы, сопоставимые по значению с древними источниками, пополнили исчерпывающий для своего времени свод письменных данных Ш. Дюканжа (Du Cange Ch. Constantinopolis christiana. Iutetiae, 1680). Мат-лы до сер. XIX в. пополнялись слабо, но с постепенным открытием Турции для европейцев в 40-х гг. XIX в.- 50-х гг. XX в. появились новые труды, посвященные архитектуре столицы Византии (Ш. Тексье, В. Зальценберг); в 10-х гг. XX в. попытки построить на основе появившихся исследований общую историю визант. архитектуры (А. Ван Миллинген, Ж. Эберсольт, и др.: Texier Ch. L'architecture byzantine. P., 1847; Salzenberg W. Altchristliche Baudenkmäle von Constantinopel vom 5. bis 12. Jh. B., 1854. Lpz., 2001; Van Millingen A. Byzantine Churches in Constantinople: Their History and Architecture. L., 1912; Ebersolt J., Thiers A. Les églises de Constantinople. P., 1913).
В нач. ХХ в. усилия по изучению Византии получили поддержку правительств, озабоченных разделом «оттоманского наследства». Франция организовала работу над составлением свода церквей К-поля V-XIV вв., обращенных в мечети (этому способствовали землетрясения и пожары 1908, 1911, 1912, уничтожившие позднюю застройку Стамбула). В 1890-1900-х гг. рус. ученые, гл. обр. члены Русского Археологического института в Константинополе (РАИК), первыми осуществляли наблюдение за сносом древних памятников и земляными работами в Стамбуле, проводили обмер остатков памятников (мон-рь Богородицы Перивлепты в Псаматии, ц. Богородицы Халкопратийской (сер. V в.)).
Однако военные действия (1912-1922), распад Османской империи прервали начавшиеся исследования: были закрыты РАИК и Французская школа археологии в Афинах. В 20-х гг. XX в. работы возобновились, были раскопаны (в основном франц. археологами) ц. Иоанна Крестителя (VI в.) в Евдоме и ряд объектов в Манганах.
Решающим шагом для развития визант. археологии стали работы в Стамбуле в 30-х гг. XX в. на ипподроме и в Большом дворце, позволившие создать керамическую стратиграфию и общую типологию артефактов, датированных на основе нумизматического материала (работы были продолжены в 50-х гг. под рук. Тамары Толбот Райс, Д. Толбота Райса, Джоан Оутс, Дж. Б. Уорд-Перкинса. См.: The Great Palace of the Byzantine Emperors: Rep. 1. L., 1947-1949; Rep. 2. Edinb., 1958). Тогда же началось активное исследование и реставрация стен К-поля (продолжается в наст. время). В 20-30-х гг. XX в. ключевые открытия сделали ученые Германского археологического ин-та в Стамбуле (А. М. Шнайдер, К. Биттель и др.): были изучены ц. св. Евфимии, вблизи ипподрома (VI в.), и зап. часть 1-го (IV - нач. V в.) собора Св. Софии. Особую роль в изучении визант. памятников в Стамбуле сыграло начало исследований с 30-х гг. XX в. интерьера Св. Софии под рук. Т. Уиттмора, директора 1-го Американского ин-та визант. исследований в Париже (позднее соединен с Дамбартон-Окс, Вашингтон); работы были продолжены в 50-х гг. XX в. П. Андервудом, позже С. Манго, Н. Б. Тетерятниковой; с 90-х гг. XX в. в соборе ведется научная реставрация.
В 20-40-х гг. XX в. важнейшим районом полевых исследований визант. археологии стал Ближ. Восток (особенно Сирия). Введение мандатов на управление этими территориями после первой мировой войны обеспечило свободу раскопок, а прекрасная сохранность памятников, заброшенных в VII-VIII вв., привлекла к ним внимание. Франц. ученые Ж. Б. Лассю и Ж. Чаленко разработали функциональный и историко-культурный методы (Lassus J. Sanctuaries chrétiens de Syrie. P., 1947; Tchalenko G. Les villages antiques de la Syrie du Nord. P., 1953-1958. 3 vol.). Примененный Лассю метод восстановления древней литургии по архитектурным элементам привел его к трактовке церковной архитектуры как исторического источника, позволив раскрыть социальную и экономическую основы храмового строительства; оказалось, что в визант. провинции церкви возводили в складчину владельцы богатых имений или сельские общины (синтез археологических, письменных, материальных и иконографических источников, применявшийся затем на том же материале А. Фестюжьером и мн. др., получил во Франции название «литургической археологии»).
Образцом археологической реконструкции жизни общества и Церкви стало исследование Чаленко аграрных поселений Сев. Сирии. Вокруг Антиохии-на-Оронте и на Сирийском нагорье применение аэрофотосъемки позволило выявить руины храмов, фортификационные сооружения, в т. ч. обнесенные стенами сельскохозяйственные угодья - плантации мон-рей V-VII вв., при каждом существовал поселок работников. Обнаружилось, что районы мон-рей, как и вся Сирия визант. эпохи, были населены очень плотно. Сир. церкви, мон-ри и усадьбы, построенные из цельных блоков камня, полностью сохранили планировку и позволили восстановить экономический и социальный контекст жизни общества, а также изучить развитие храмов в сторону постепенного выделения алтарной части и появления в VI-VII вв. иерархии частей храма, слабо выраженной в ранних сир. постройках, где не было жертвенника, диаконника, алтарной преграды и нартекса.
Экспедиции Принстонского ун-та в Сирию в нач. ХХ в. за 2 года (под рук. Х. Батлера) изучили ок. 100 объектов архитектуры I-VII вв.; совместная с музеем Лувра экспедиция (под рук. У. А. Кэмпбелла) открыла в Каусье (пригород Антиохии) церковь-меморию сщмч. Вавилы (ок. 379/80) с планом в форме равноконечного креста и прекрасные христ. мозаики. Здесь же были обнаружены клады церковной утвари, в т. ч. антиохийская чаша. В Иордании успешными оказались раскопки Йельского ун-та в Джараше (Герасе; 1928-1930 под рук. Дж. У. Кроуфута, совместно с Британской школой археологии в Иерусалиме, с 80-х гг. XX в. продолжена совместно с Департаментом древностей Иордании). Обилие надписей позволило восстановить историю превращения города из языческого в христ., затем в мусульм. в IV-VIII вв. Первые церкви появились здесь в 50-х гг. IV в.: большой собор (длина ок. 50 м) и еще не менее 15 храмов (последний поставили за 3 года до персид. нашествия в 613); христианизация коснулась даже синагоги, к-рую перестроили в церковь, сменив ветхозаветные сюжеты мозаик на новозаветные. С началом исламизации Герасы были уничтожены изображения живых существ на мозаиках и разрушены церкви; город погиб при землетрясении 749 г.
В 1-й пол. ХХ в. упрочилось положение представителей амер. ун-тов среди ученых, занимавшихся визант. археологией. Этот процесс в большой степени обеспечили ученые-эмигранты из России (А. А. Васильев, М. И. Ростовцев) и Германии (К. Вайцман, Х. Бухталь, Э. Китцингер). С 1914 г. в Принстоне началась работа над иконографическим Индексом христианского искусства.
Работы на Ближ. Востоке не прекратились и в период второй мировой войны: специально созданные службы охраны памятников обследовали ранее открытые руины (напр., паломнический центр Абу-Мина под Александрией, позже раскопанный почти целиком. Но целенаправленные исследования вплоть до 50-х гг. XX в. оставались единичными. Новые открытия начались только во 2-й пол. ХХ в., когда резко вырос уровень фиксации объектов, были уточнены хронология и история строительной техники, топография, особенности погребального обряда.
Для К-поля классическими стали обследования Андервудом мон-ря Хора (Кахрие-джами) в 1947-1968 гг.; А. Миго мон-рей Пантократора (Зейрек-джами, нач. 60-х гг. XX в.) и Липса (Фенари-Иса-джами), с его знаменитыми погребальными капеллами, сложными субструкциями, эпиграфикой, многочисленными находками мраморной резьбы и расписного витражного стекла XII в.; в 60-х гг. XX в. С. Страйкер работал в Мирелейоне (Бодрум-джами) с некрополем Палеологов в основании храма и в Календерхане-джами (с 1966, совместно с Д. Кубаном). Важнейшим шагом в изучении ранневизант. эпохи стали раскопки на Сарахане, открывшие остатки богатейшего храма св. Полиевкта, построенного в VI в. Аникией Юлианой (Р. М. Харрисон, Н. Фиратли, 1964-1969).
Крупные открытия в М. Азии связаны с Эфесом, где в 50-70-х гг. XX в. был раскопан Британским ин-том в Анкаре (под рук. М. Гофа) уникальный комплекс Алахан-манастыр (V в.) (среди находок - эпитафия архит. Тарасия, 462 г.); зафиксированы пещерные памятники Каппадокии, традиц. считавшиеся монастырскими (Н. Тьерри, Л. Родли, Тетерятникова). Их временная атрибуция была верно указана еще Я. И. Смирновым (в основном не ранее X в.); в наст. время установлено, что скальные храмы были частью сложной социальной структуры, они располагались вблизи узлов дорог, скоплений деревень и городов, зависели от местных ктиторов, поэтому ставится вопрос о сплошной проверке принадлежности скальных каппадокийских церквей к монастырским постройкам.
После второй мировой войны изучение визант. археологии ускорилось, с одной стороны, благодаря важнейшим издательским проектам «Археологические тетради» (Cahiers archéologiques; с 1948, Париж) и «Словарь византийского искусства» (Reallexicon zur byzantinische Kunst, с 1964, Штутгарт), с др.- включению в работу новых ин-тов из США, располагавших значительными материальными средствами. Так, Мичиганский и Принстонский ун-ты организовали ряд больших экспедиций (в мон-рь вмц. Екатерины на Синае, 50-60-е гг. XX в.). Принстон сохранял значение основного центра изучения визант. археологии в США до 50-х гг. XX в. (в наст. время в основном архитектуры под рук. С. Чурчича), позже - центр Гарвардского ун-та Дамбартон-Окс, систематически проводящий археологические и иные работы в разных областях Византии, имеющий хорошее собрание древностей, архив и одну из лучших б-к по византинистике, организующий ежегодные симпозиумы, публикующий периодические и серийные издания.
Особая роль в изучении визант. археологии в послевоенный период принадлежит музеям, организующим международные выставки: Византийский музей (Афины) - «Византийское искусство: европейское искусство» (1964, под рук. М. Хадзидакиса); Лувр (Париж) - «Византия» (1992); Британский музей (Лондон) - «Сокровища византийского искусства и культуры» (1994; выставки при его участии в Эдинбурге (1958) и в музее Виктории и Альберта в Лондоне (1978)); в копенгагенской Глиптотеке - «Византия: поздняя античность и византийское искусство в скандинавских собраниях» (1994); «дидактические» экспозиции в Метрополитен-музее (Нью-Йорк) - «Год 1200» (1970), «Век Духовности: позднеантичное и раннехристианское искусство III-VII вв.» (1977), «Слава Византии» (1997), «Византия: вера и мощь» (2003); особое место среди них занимают большие научные выставки визант. искусства, проводившиеся в СССР. Важную роль играли конференции и публикации по «сквозным» темам, напр. по истории погребального обряда Византии в его археологическом аспекте. С 60-х гг. XX в. визант. археологи приступили к обобщению материалов по изучению церковной архитектуры на новом уровне (Р. Краутхаймер, Манго и Р. Оустерхаут) и к анализу литургической организации визант. архитектуры (книги Т. Мэтьюса о ранневизант. архитектуре, работы Р. Тафта).
Важнейшим фактором развития археологии В. и. стало возникновение независимых Сирии, Иордании и Ливана, где сложились национальные археологические службы, с 60-х гг. XX в. разрешившие международным экспедициям вести раскопки на территории своих стран. Наиболее продвинулись вперед работы в Св. земле, Палестине, к-рую сегодня считают самой исследованной в археологическом отношении из территорий Византии.
Несмотря на достижения в этой области в ХХ в., целенаправленное развитие визант. археологии началось в зап. науке только в посл. трети XX в. Визант. древности долго не могли найти себе места в общей истории культуры и искусства, рассматривались как «промежуточные» между вост. и европейскими, порой полностью «исчезая» из пространства мировой культуры. Сегодня положение иное, памятники Византии постепенно «входят в моду», но и сейчас их место не вполне определено, и мн. ученые (Р. Нельсон, Оустерхаут) вынуждены посвящать особые полемические работы определению позиций визант. культуры на карте мировых культур.
II. Изучение в России. Совершенно иным был подход к изучению памятников Византии в рус. науке (о донаучном этапе см.: Беляев Л. А. Христианские древности: Введ. в сравн. изучение. М., 1998, 20002). Развитие археологии В. и. имело для Российской империи XIX - нач. ХХ в., считавшейся неоспоримой наследницей Византии (по крайней мере, в отношении религии), особое значение, отражавшее геополитическую позицию и доктрину страны. Стремление лучше понять собственное прошлое заставило рус. ученых относиться к визант. древностям с предельным вниманием.
В сер. XIX в. подготовительными моментами к изучению визант. археологии в России стала деятельность по коллекционированию визант. и древнерус. искусства и организации экспедиций по сбору икон и рукописей на христ. Востоке (см. статьи А. П. Базилевский; П. И. Севастьянов, А. А. Дмитриевский, В. И. Григорович, Н. П. Лихачёв), работа Русской духовной миссии в Иерусалиме и Императорского Православного Палестинского об-ва (ИППО; см. также статьи Порфирий (Успенский), Антонин (Капустин), Леонид (Кавелин)), раскопки базилик Херсонеса (см. также ст. А. С. Уваров) и первые попытки исследовать центры паломничества в Вост. Средиземноморье (см. статьи А. Н. Муравьёв, Миры Ликийские). Позже на землях, принадлежавших Русской духовной миссии, были проведены раскопки, давшие памятники визант. археологии (храмы Бейт-Захар; остатки церкви VI в. с надгробием ее основателя Кириака (11 дек. 566) на рус. подворье в Иерихоне; Елеонская гора и «русское место» в Иерусалиме).
В академической сфере важнейшим шагом к формированию национальной школы археологии В. и. стало создание «Византийского временника», уделявшего внимание географии и топографии, нумизматике, палеографии и др. специальным дисциплинам, а затем создание РАИК (1894-1914) (см. также статьи Археологический институт в Константинополе; Ф. И. Успенский), начавшего издание капитальных «Известий РАИК» и собирание археологического музея, а также первым среди европ. научных школ приступившего к археологическим раскопкам в Стамбуле (базилика св. Феодора Студита, 1906-1909), исследованиям мон-ря Хора (1899-1903; см. также статьи Ф. И. Шмит, Б. А. Панченко, Н. К. Клуге) и работе над общим сводом исторической топографии города.
ИППО и РАИК стремились вести исследования на всем «византийском пространстве». До кон. XIX в., изучая визант. памятники Ближ. Востока, российские ученые обращались к трудам западноевроп. ученых, напр. де Ш. М. де Вогюэ (1865-1877). С 80-х гг. был организован ряд ученых экспедиций, надолго ставших важнейшим источником знаний по визант. археологии Сирии и Палестины.
Исследовательская поездка в 1881 г. Н. П. Кондакова на Синай, в мон-рь вмц. Екатерины, была отражена в подробном описании монастырских древностей и «Синайском альбоме» (ок. 1500 снимков Ж. К. Рауля). Наиболее важен маршрут 1891-1892 гг. под рук. Кондакова на средства ИППО (К-поль - Афины - Бейрут и Баальбек - плато Хауран - Пелла, Гераса, Иерихон - Иерусалим), к-рый дал фотоматериалы, обмеры и экспонаты; были сделаны научные наблюдения над типологией ранневизант. архитектурных элементов (капители); зафиксированы и интерпретированы открытые в 1883 г. пропилеи базилики Мартириума в комплексе храма Гроба Господня, сам храм, арка ворот VII-VIII вв., визант. элементы в «мечети Скалы». Итоги экспедиции дали возможность продвинуть сравнительно-иконографический метод, поставить задачу изучения литургического устройства ранневизант. церквей и развития восточнохрист. археологии. Работал в Сиро-Палестинском регионе и РАИК. В 1897 г., вслед за открытием «мозаичной карты» в Мадабе, Клуге осуществил ее 1-ю фиксацию и опубликовал материалы. В 1900 г. в Сирию для изучения жизни христ. общин V в. отправилась экспедиция РАИК во главе с Успенским. К этим путешествиям тесно примыкают работы, организованные ГЭ в Египте (В. Г. Бок, 90-е гг. XIX в.) по открытию коптско-визант. древностей (см. статьи Египет, копты). Эти научные экспедиции создали основу для развития изучения древностей коптов в советский период (Каковкин, 1991). Начаты были исследования визант. древностей и в Италии (Д. В. Айналов, Е. К. Редин), включая обследование пещерных мон-рей Калабрии и Апулии, чье визант. происхождение было доказано Н. Д. Протасовым. Деятельность российских экспедиций, в состав к-рых входили молодые ученые (Шмит, Н. Е. Макаренко, М. В. Алпатов, Н. И. Брунов), изучавшие археологию В. и. за рубежом, была затруднена первой мировой войной (работы в Ани и в Трапезунде, давшие важные результаты, продолжались еще в 1916) и постепенно прекращена после революции.
Огромное влияние на формирование школы археологии В. и. в России оказал типолого-археологический подход, окончательно утвержденный в первые десятилетия ХХ в. школой Кондакова, сохранившей влияние как в СССР, так и за рубежом (Айналов, А. Н. Грабар, В. Н. Лазарев, Л. А. Мацулевич, собравший огромный материал в зарубежных экспедициях Смирнов и др.). Метод рус. школы был особо требователен к достоверности аналитических, археологических доказательств и построений и предполагал глубокое погружение в проблемы иконологии, богословия, литургики, был крайне чуток к проявлениям художественных достоинств, к специфическому языку визант. культуры, к-рая в глазах большинства зап. искусствоведов все еще оставалась непонятной и была за рамками эстетического подхода.
Разгром российского византиноведения в СССР в кон. 20-х - нач. 30-х гг. XX в. ударил и по развитию археологии В. и.: были закрыты Херсонесская комиссия ГАИМК (1927), Византино-рус. комиссия и «Византийский временник» (1928), отд-ние визант. искусства в ГЭ (1931; последняя выставка - «Византия и эпоха Великого переселения народов», 1927), и только полевые исследования еще продолжались (ГАИМК и музеи) в Херсонесе и др. точках Крыма (Эски-Керменская базилика, Шмит), на Кавказе.
В этих условиях важную роль в сохранении традиций археологии В. и. сыграла в сер. ХХ в. работа в музейных собраниях ГЭ, ГИМ, ГТГ, ГМИИ, ГРМ, Киевского музея зап. и вост. искусства, музеев Закавказья и др., где делались описания предметов, проводилась атрибуция, реставрация, готовились публикации и объекты к экспонированию (см. ст. А. В. Банк). Огромную роль в развитии археологии В. и. играли также полевые исследования на окраинах СССР, в национальных районах, история к-рых тесно связана с визант. культурой и где сохранилось много визант. памятников (Крым, северо-восток Причерноморья, Армения и Грузия).
Вместе с ослаблением гонений на Церковь в период Великой отечественной войны 1941-1945 гг. и обращением гос-ва к национальным корням России, а также в силу геополитических причин запреты на византинистику в СССР ослабли. В нояб. 1943 г. по решению ЦК КПСС и АН при отд-нии истории и философии АН СССР был создан сектор византиноведения. В возрожденном в 1947 г. «Византийском временнике» стали появляться обзоры и рецензии работ зап. коллег. После войны возникла возможность выставлять и издавать памятники археологии В. и. под собственными именами; событиями мирового значения стали выставка «Искусство Византии в собраниях СССР» (1976) и выпуск каталога к ней (1977).
Послевоенное восстановление византиноведческих исследований, в т. ч. по архитектуре, археологии и церковному искусству, позволило ученым в СССР перейти от изучения отдельных памятников к исследованию исторических процессов, таких как сложение и развитие общей структуры визант. города и отчасти гос. жизни, торговли и социальных отношений, быта основных слоев общества. Традиц. сферы археологии В. и., история фортификации и церковных древностей, обрели широту и системность. В послевоенный период эти направления визант. археологии активно развивались на материалах таких больших визант. центров Крыма и Таманского п-ова, как Херсонес, Феодосия, Гермонасса и др., во многом опередив движение в этом направлении зап. науки, к-рое стало формироваться только в посл. четв. XX в.
Херсонес, раскопанный в значительной степени еще в XIX в. (попытку обобщения церковно-археологических материалов предпринял Айналов в 1915), продолжал привлекать особое внимание, а во 2-й пол. ХХ в. стал одним из главных полигонов изучения как церковных древностей, так и визант. города в целом (работы А. Л. Якобсона, А. И. Романчук и др.). К сер. ХХ в. была обследована площадь почти 1/3 Херсонеса (в археологии принято считать достаточно представительным раскрытие 10% территории города), причем все объекты изучались как часть единого археологического контекста. Особую роль в работе с материалами визант. Херсонеса сыграла выставка, приуроченная к открытию XVIII Международного конгресса византинистов в Москве («Средневековый Херсон». М., 1991).
С кон. 80-х гг. исследования по археологии В. и. в Крыму интенсивно ведутся рядом международных экспедиций и местными ин-тами и музеями; публикуются монографии, непериодические серии (МИАЭТ; «Православные древности Таврики» (К., 2002); «Проблемы истории пещерных городов в Крыму» (Симферополь, 1992), «История и археология Юго-Западного Крыма» (Симферополь, 1993), «Проблемы истории и археологии Крыма» (Симферополь, 1994); АДСВ и др.).
Археология В. и. в Крыму за пределами Херсонеса хорошо представлена в юго-зап. Таврике (города княжества Феодоро); базилики ранне- и средневизант. периодов: Мангупская (с единственной надписью времени имп. Юстиниана I в Крыму), Партенитская и Эски-Керменская. Здесь изучается большое количество «пещерных городов» с храмами, во мн. отношениях аналогичных скальным храмам Каппадокии, в основном средневизант. периода (Ю. М. Могаричёв и др.); раннесредневек. могильники (А. И. Айбабин), боспорские склепы (И. П. Засецкая); бесчисленные памятники архитектурной археологии (А. Г. Герцен, В. Л. Мыц, В. П. Кирилко). Нек-рые методы работ в области визант. археологии вызвали у историков ряд вопросов (см.: Богданова Н. М. О методике использования археол. источников по истории визант. города // Причерноморье в средние века. М., 1995. Вып. 2. С. 104-116).
Др. областью российской археологии В. и. стало изучение процесса византинизации и христианизации народов Кавказа. Распространение новой религии и присущей ей архитектуры и живописи, а также форм гос. строительства, отраженных в нумизматике, сигиллографии и эпиграфике, хорошо прослеживается на приморских территориях Абхазии; памятники Закавказья отражают взаимодействие визант. культуры древних христ. цивилизаций Армении и Грузии (общий обзор см.: Крым, Северо-Вост. Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV-XIII вв. / Под ред. Т. И. Макаровой и С. А. Плетневой. М., 2003; см. также: Die Christianisierung des Kaukasus: Ref. d. Intern. Symp. (Wien, 9-12. Dez. 1999) / Hrsg. W. Seibt. W., 2002.
В Закавказье серьезные работы начались уже после Археологических съездов в Казани (1877) и Тифлисе (1881), хотя мн. памятники были замечены ранее (напр., в Ани). В 1888 г. МАО образовало специальную серию «Материалы по археологии Кавказа» (14 вып., по 1916), где около половины публикаций посвящены визант. периоду. С 1892 г. регулярные раскопки в Ани начал Н. Я. Марр (продолжались до 1913), а также приступили к исследованиям базилики V в. в Ереруйке, руин Двина, столицы Армении V-IX вв.
Не менее активно изучались древности визант. Абхазии, часть к-рых восходит к IV в., но большинство к XI-XIV вв. (городище Питиунт; большие трехнефные базилики VI в., Цандрипшская и др.; Археополь; октагональный храм V в. в Сухуми). Археология В. и. позволила решить вопрос о времени христианизации нагорных областей Абхазии, т. к. работами Ю. Н. Воронова в р-не Цебельды были открыты храмы юстиниановской эпохи в крепостях Шапкы и Цибил и даже более ранние церкви.
Особый интерес для археологии В. и. представляют могильники на участках Кавказской зоны Великого шелкового пути, позволявшего проникнуть из областей Византии в Ср. Азию и дальше в Китай, минуя территории враждебного Ирана (Мощевая Балка и Хасаут, южнее Кисловодска), давшие подлинные шедевры визант. шелкоткачества (в т. ч. палас с копией ткани александрийского производства VII-VIII вв.), образцы стекла и нумизматики (см. каталоги выставок 60-х гг. XX в. в ГЭ и Баварском музее в Мюнхене: «Von China nach Byzanz: frühmittelalterliche Seiden aus der Staatlichen Ermitage, Sankt Petersburg. Münch., 1996; см. также: Иерусалимская А. А. Раннесредневек. памятники визант. круга из Закавказья и с Сев. Кавказа // Византиноведение в Эрмитаже. Л., 1991. С. 66-71; она же. Находки предметов христ. культа в могильнике Мощевая Балка // Худож. памятники и проблемы культуры Востока. Л., 1985. С. 101-112).
По материалам археологии (нумизматика, оружие, костюм, украшения) визант. проникновение на Сев. Кавказ прослеживается по крайней мере с VI-VII вв. Изучаются визант. памятники VII-IX вв. в зоне Приазовья (известно о существовании епархий в Фанагории, Таматархе) - в Новомихайловском, Адлере и др. (работы северокавказской археологической экспедиции В. А. Кузнецова, В. И. Марковина и др.); памятники X-XIII вв. в Алании, где христианизация началась в правление Патриарха Николая (901-907 и 912-925), и до XIII в. было построено более 50 церквей, связанных с кладбищами, на к-рых находят кресты с греч. надписями. Строительство широко развернулось в 1-й пол. X в., тогда под влиянием визант. архитектуры и были возведены древнейшие из сохранившихся на территории РФ церкви на городище Ильичёвском, на горе Шоана, близ аула Сенты (ныне Н. Теберда), где в 2003 г. Д. В. Белецким и А. Ю. Виноградовым обнаружена ктиторская надпись 965 г. Хорошо сохранившиеся памятники византийско-кавказской археологии представляют городища на месте центров Аланской епархии: Зильгинское и Нижнеархызское (в верховьях р. Б. Зеленчук).
Третья область, активно развивающаяся в советской и совр. российской археологии В. и.,- это визант. культура на степных территориях Сев. Причерноморья и Сев. Прикаспия. Примерами проникновения сюда визант. традиции, напр. в фортификации, являются крепости с регулярным планом, строившиеся из местных материалов по визант. образцам в IХ в. в Хазарии (Саркел и др.). Памятники визант. археологии обнаруживаются и далее на Восток, в Центр. Азии (см. статьи Суяб (Ак-Бешим), Мерв и др.).
Особый материал для развития археологии В. и. в СССР и России дали славяно-рус. древности и памятники раннего этапа развития Киевской Руси, к-рые формировались при огромном влиянии визант. культуры и при участии византийцев. Определенный интерес для визант. археологии представляют и более поздние археологические материалы средневек. Руси, вплоть до гибели Византии (и даже после нее) сохранявшей как генетическое родство с ее культурой, так и связи на разных уровнях. «Русско-византийские» (согласно старой терминологии) древности составляют 4-е базовое направление в отечественной археологии В. и. Несмотря на отсутствие возможностей для активной экспедиционной деятельности за рубежом, археология В. и. в России, как и в др. странах мира, находится в наст. время в стадии подъема и является важным направлением для воссоздания общенациональной археологической школы и позволит прояснить мн. проблемы истории, искусства и религии не только в Византии, но и в самой России.
III. Изучение на Балканах. Особой частью археологии В. и. являются славяно-визант. исследования на Балканах, в Болгарии, в Македонии и в Сербии, посл. четв. XIX в., до этого сведения о памятниках попадали в записки путешественников, таких как В. И. Григорович, в 1844-1845 гг. посетивший Мелник, Пловдив и Тырново, и архим. Антонин (Капустин), побывавший в Охриде, Прилепе и др. городах Македонии. Рус. наука стала играть существенную роль в изучении визант. археологии на Балканах Турцией 1877-1878 гг.: собирание и фиксация ранневизант. памятников Софии (древняя Сердика) П. В. Алабиным (фрески Боянской церкви; ц. во имя Сорока мучеников в Велико-Тырнове); проведение первых раскопок (Софийский собор); планировалось создание в Болгарии археологического ин-та; РАИК стремился включить Болгарию в круг своих работ. В 1896 г. Ф. И. Успенский начал раскопки на городище Абоба (Плиска; основные работы: РАИК, 1899-1900), одной из столиц Болгарии, эти работы вскоре повлекли необходимость раскопок в Преславе. В 1898 г. Успенский и М. П. Милюков изучили эпиграфику и церковные памятники Македонии на оз. Преспа (пещерные храмы юж. берега, о-в Мали-Град, руины «Великой церкви» на о-ве Айос-Ахилиос), и обследовали надгробную плиту 993 г. с кириллическим граффито, сообщающим о семье царя Самуила. После 2-й экспедиции в Македонию (1900) Кондаков сформулировал задачи изучения древностей Балкан как особой ветви археологии В. и. (Кондаков Н. П. Македония: Археол. путешествие. СПб., 1909).
Политическая обстановка 10-х гг. XX в. не благоприятствовала развитию славяно-визант. археологии, да и общество южнослав. земель не было еще готово к изучению национальных древностей. Небольшое число специалистов (Б. Филов), работая в рамках Археологического музея в Софии и провинциальных музеев (Варна и др.), положили начало серийным изданиям и приступили к раскопкам памятников визант. эпохи. 1-й том начатой в 1913 г. серии монографий «Материалы по истории Софии» посвящен раскопкам Софийского собора, давшим богатый материал (в т. ч. раннехрист. кладбище с расписными склепами) для истории раннего христианства в Сердике - городе, где проходил Собор 342-343 гг. В том же году был основан археолого-этнографический журнал «Старинар» (Белград), существующий до наст. времени.
После первой мировой войны влияние на развитие изучения археологии В. и. в южнослав. странах оказали эмигранты из России, в т. ч. Кондаков и Грабар, опубликовавший одну из первых книг по истории болгаро-визант. искусства VI-XVII вв., а также статью о «двухэтажных церквах-гробницах» в Бачковском мон-ре (см. Петрицонский монастырь), храме Асеновской крепости и Боянской церкви, положившую начало длительной дискуссии, в к-рой приняли участие Брунов, Э. Бакалова, Б. Пенкова и др. С 20-х гг. XX в. в Болгарии одно за др. следуют открытия визант. храмов IV-VI вв. (Красная церковь в Перуштице (1921); Беловская базилика (1924) и др.; Круглая (Золотая) ц. в Преславе эпохи царя Симеона); новые материалы дают работы в Несебыре (XIII-XV вв.), в столицах Болгарии (Тырново, Плиска, Преспа) и приморских городах (Варна, Созополь).
Ранневизант. памятники особенно хорошо изучены в Болгарии. В послевоенный период здесь активно работали международные экспедиции, к-рыми к кон. ХХ в. были полностью раскопаны позднерим. Никополь-на-Истре; большой епископский «город» на месте одного из рим. военных лагерей лимеса в Нове (Новах) на Дунае (работы вел ун-т Познани, Польша); руины ц. св. Ахиллия в столице царя Самуила на оз. Микра-Преспа с уникальным комплексом погребений в каменных саркофагах (ун-т Фессалоники, 1966-1970). Этим работам посвящены международные симпозиумы (Велико-Тырново, 2000; см.: Roman City, 2002). К наст. времени в Болгарии открыто ок. 200 ранневизант. храмов.
Исследования археологии В. и. на Балканах охватывают не только церковные древности, но и крепостную архитектуру, гос. и светскую культуру южнослав. народов в эпохи визант. доминирования (исследования крепостей М. Поповичем) и описывают их культуру как достаточно самостоятельную и тесно связанную не только с Византией, но также с Зап. Европой. В Болгарии применялась фортификация визант. типа.
Аналогичные процессы и публикация каталогов ранневизант. памятников идут и в др. молодых южнослав. гос-вах, напр. подготовленное Б. Алексовой издание по Македонии. В период существования единой Югославии здесь сложилась собственная школа визант. археологии, представленная Чурчичем, Д. Попович, С. Попович, М. Поповичем и мн. др.
IV. Изучение в Греции. Долгое время решающим фактором в развитии визант. археологии в Греции было археологическое открытие храмов кон. IV - нач. V в., начатое в сер. 20-х гг. XX в. Если к 1929 г. в сводках раннехрист. базилик в Греции насчитывалось до 40, то в 40-х гг. эта цифра выросла вдвое, к сер. 50-х гг. их число дошло до 100, а в наст. время в научный оборот введено ок. 300 раннехрист. памятников Греции (Г. Сотириу, П. Лемерль, А. Орландос; см.: Soteriou G. A. Die Altchristlichen Basiliken Griechenlands // Atti del IV Congr. Intern. d'archeol. cristiana. R., 1940. Vol. 1. P. 355-380; Lemerle P. A propos des basiliques paléochrétiennes de Grèce // BChell. 1947. T. 70; Orlandos A. Les monuments paléochrétiens découverts ou étudiés en Grèce de 1938 à 1954 // Actes du 5-e Congr. Intern. d'archéol. chrétienne. Vat.; P., 1957).
Базилики ранневизант. эпохи были построены по всей стране, имели чрезвычайно богатый декор и очень большие размеры, не уступавшие храмам античности (длина базилики в Лехее (Коринф) более 100 м, в Никополе (Эпир) 60 м (все 5 нефов устилала мозаика). Мозаика и резьба по мрамору украшали базилику D, самую большую в Неа-Анхиалос (Фессалия). Было определено, что в Греции и Македонии (епископский cобор рубежа IV-V вв. в Стоби) сложился особый стиль церковной архитектуры, ориентированной на Сирию и зап. провинции, проводником к-рого выступала Фессалоника.
В 50-х гг. XX в. начались работы на Агоре Афин; выяснилось, что ее развитие не было остановлено нашествием герулов 267 г. и пережило в христ. эпоху новый расцвет: храм Гефеста превратили в церковь в V в.; были перестроены в церкви Парфенон и Эрехтейон на Акрополе, так же датируются и первые надписи христ. содержания; христ. период Агоры продолжался до аваро-слав. нашествия 580 г.
В Филиппах раскопки раскрыли процесс христианизации городской жизни. В новой части форума был построен связанный с ним парадной лестницей храм с баптистерием и атриумом, к к-рому постепенно сместились общественные центры. Яркую картину расцвета и гибели ранневизант. цивилизации дает Царичин-Град под г. Ниш (исследован АН Сербии в 1937-1947). Город, построенный имп. Юстинианом на его родине, просуществовал 75 лет (ок. 550-625), в нем были возведены не менее 4 церквей, епископская резиденция, колоннада главной улицы, акведук. Почти все базилики Греции погибли в огне пожаров; беглецы укрылись на островах архипелага, население к-рого было крещено до нач. V в., (храмы на Кипре, Лесбосе, Косе, Делосе и Крите).
Средне- и поздневизант. периоды меньше привлекали внимание археологов, но в посл. десятилетия древностями средневековья занимаются все чаще. Появляются сборники, специально посвященные археологии поздней (средневек.) Греции (напр., Archaeology of Greece. 1996) и отдельно XIII в., или периоду лат. королевств в К-поле, на материке и островах, или охватывающие конкретные зоны поздневизант. культуры, такие как ключевой для контактов слав. и визант. миров г. Фессалоника, монастырские комплексы Афона, Метеорских мон-рей и др. Увеличивается количество работ по отдельным типам артефактов средневизант. периода: амвонам, капителям, саркофагам и т. д. После сводов О. Фельда по средневизант. саркофагам и Грабара по скульптуре в целом, вышедших в 70-х гг., появились каталог Ф. Пазараса средне- и поздневизант. надгробий и саркофагов с резьбой (1988), работы М. Деннерта (1995) и Й. Отюкен (1996) по амвонам и фрагментам резьбы на территории М. Азии; серия статей Э. Ивисона, к-рый ведет большую работу по собиранию надгробий XIII-XV вв. в Вост. Средиземноморье.
I. Основные данные по визант. археологии получены за счет сплошного обследования местностей (археологическая разведка), и лишь отчасти их составляют (напр., в Нихории: Excavations at Nichoria in Southwest Greece / Ed. G. Rapp e. a. Minneapolis, 1978-1992. Vol. 1-3) результаты раскопок, к-рыми трудно охватить большую площадь. Эти обследования имеют длительную традицию, их проводили путешественники на Восток с XVIII в., и, хотя в основном фиксировались классические памятники, была собрана информация и по археологии В. и. К нач. ХХ в. изучение исторической географии и провинциальной топографии Византии сложилось в специальную дисциплину, в развитие к-рой внесли вклад У. М. Рамсей, Й. Стржиговский, У. М. Кальдер, А. Грегуар и др. ученые. Важными вехами в ее развитии стало создание в 70-х гг. Международной ассоциации по изучению Византии (Association Internationale des Etudes byzantines) (см.: Association Internationale des Etudes byzantines // Bull. d'information et de coordination. Athènes, 1976. Vol. 8/9: (1977/1978). P. 27-37), начало выпусков Tabula Imperii Byzantini и выход ряда монографий, связанных с изучением исторической географии и отдельных церковных памятников (см.: Robert L. Villes d'Asie Mineure: Études de géographie ancien. P., 19622; Harrison R. M. Churches and Chapels of Central Lycia // AnatSt. 1963. Vol. 13. P. 117-151; Ahrweiler H. L'Histoire et la géographie de la région de Smyrne entre les deux occupations turques (1081-1317), particulièrement au XIIIe siècle // TM. 1965. P. 1-204; Foss C. Byzantine. Cities of Western Asia Minor. Camb., 1972; idem. Archaeology and the «Twenty Cities» of Byzantine Asia //AJA. 1977. Vol. 81. P. 469-486. Развитие направления: Bryer A., Wintfield D. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos: In 2 vol. Wash., 1985. По методам: Byzanz als Raum: Zu Methoden und Inhalten der hist. Geographie des östlichen Mittelmeerraumes / Hrsg. K. Belke e. a. W., 1989).
Методы археологического обследования территорий позволяют выявить и отождествить города и небольшие объекты, дают сведения об их размере и форме, могут с высокой степенью надежности подтвердить отсутствие поселений в тот или иной период. Кроме того, определяются важные для истории провинции элементы: структура епископальных центров, система обороны границ, развитие хоры города и сети мелких сельских поселений (см., напр.: Byzantine and Early Near East / Ed. G. R. D. King, A. Cameron. Oxbow, 1994. Vol. 2: Land Use and Settlement Patterns). Так, долгий спор о гибели или выживании городских общин в ранневизант. период был решен на основе раскопок в Сардах, Афинах, Коринфе и др., мат-лы к-рых К. Фосс дополнил разведками на большой территории.
До 80-х гг. при разведочных работах материал визант. и исламской эпох фиксировали как «средневековый», без разделения, поэтому большим шагом вперед стали работы именно о визант. находках (проект Т. Грегори «Историческая география Византии» Центра исследований Византии в Афинах, 1980: обследования района порта Коринфа, Кехрие, к югу от пролива). Масштабные работы экспедиции ун-та шт. Огайо в Беотии (1979-1982) открыли на прибрежных островах и в бассейне р. Тисви, в обширном и богатом земледельческом районе, памятники всех визант. периодов, включая т. н. темные века (VI - нач. VII в.). Интересная работа ведется по изучению пограничных визант. крепостей в М. Азии (напр.: Redford S. Archaeology of the Frontier in the Medieval Near East: Excavation at Gritille, Turkey. Phil., 1998).
II. Научным полигоном для изучения археологии В. и. раннего периода в посл. трети ХХ в. стал Сиро-Палестинский регион, чему способствовал расцвет Палестины; было в IV-VII вв. и огромное количество доступных для изучения памятников, сохранившихся после гибели визант. Палестины, а также усиление внимания мирового сообщества к библейским и христ. древностям с возникновением гос-ва Израиль. (См. библиографию в работах: Patrich J. Church, State and the Transformation of Palestin - the Byzantine Period (324-640 CE) // Archaeology of Society in the Holy Land / Ed. Th. E. Levy. L., 1995; Dauphin C. La Palestine byzantine: peuplements et populations. Oxf., 1998. Vol. 1-3. (BAR; 726); Parker S. T. The Byzantine Period: an Empire's New Holy Land // Near Eastern Archaeology. 1999. Vol. 62. N 3. P. 134-182.)
Визант. археология резко изменила представления о ранневизант. периоде в Палестине: ее территория оказалась тесно населенной и интенсивно эксплуатируемой; было доказано мощное передвижение населения на непригодные для оседлой жизни окраины и в пустыни, основу населения составляли земледельцы, скотоводы и отчасти монахи (численность колеблется от 1,5 до 4 млн). В расцвете экономики Палестины выдающуюся роль играли победа христианства и приток средств на благоустройство страны, строительство церквей, мон-рей, развитие своеобразной индустрии для паломников, предоставление убежища потоку беглецов из зап. части империи. Использовать эти факторы удалось благодаря наличию развитого аграрного производства, расцвету производств (стеклоделие), добыче меди в Вади-эль-Араба, участию в транзитной торговле специями и благовониями. Археология В. и. доказала также, что христианство в Сиро-Палестинском регионе распространилось не сразу, к концу визант. периода христиане составили большинство везде, кроме традиц. районов расселения иудеев и самарян, Галилеи, Самарии, Голан. Визант. археология показала, что на Ближ. Востоке быстро отказались от лат. языка: его еще использовали как официальный (милевые камни, надписи на зданиях) в IV в., но к концу столетия даже в офиц. переписке заменили греческим, наряду с к-рым использовали и семит. языки (иврит, арам., араб.).
Важнейшая особенность археологии В. и. Сиро-Палестинского региона - программы сплошных обследований территорий Израиля (Archaeological Survey of Israel, квадраты 10´ 10 км) и Иордании (Jordan Antiquities Database and Information System: интернет-сайт). Благодаря им число памятников визант. периода многократно выросло: только на плато между Мёртвым м. и вост. пустыней Иордании открыто более чем 2 тыс. точек, из к-рых поселения визант. периода составляют до 87% (в Хисбане). Непригодные для жизни земли пустыни Негев оказались зоной процветающего земледелия, были плотно заселены. Мн. поселки имели систему искусственного орошения, террасы и гумна, причем развивались в плотном контакте с группами кочевавших в окрестностях скотоводов. Развитая земледельческая инфраструктура с крупными поселениями (Элуса, Нессана, Обода, Собата, Мампсис, Реховот) заходила далеко на юг (до 100 км от Газы). Послойные раскопки и стратиграфические разрезы охватили малые города, деревни, мон-ри, форты и даже стоянки кочевников. Изученные поселения Иордании и Юж. Сирии (Эд-Дията, Хирбет-эд-Дарих, Хумайма) показали отсутствие регулярной планировки: пространство поселка обычно обведено стеной (Умм-эль-Джималь, Хирбет-эс-Самра, Умм-эр-Расас), а внутри имеется маленькая цитадель. Остальное пространство занято домами с внутренним двором; общественных зданий, кроме церквей, нет. Та же картина в Сев. Негеве (открыто более 10 поселков). В Иордании раскопано мн. отдельных военных поселений на границе с пустыней (гл. обр. III-IV вв.).
Более широкие работы в наст. время идут в таких городах как Кесария Палестинская, Скифополь (совр. Бет-Шеан), Сепфорис, достигших в визант. эпоху нового уровня процветания. В Кесарии в IV-V вв. по-прежнему работал огромный античный порт, в город был проведен 2-й акведук, при имп. Анастасии I (500-е гг.) были выстроены более обширные стены, охватившие ипподром и театр, а на платформе снесенного языческого храма построена церковь октагональная с планом. Примерно вдвое вырос в визант. эпоху Скифополь, полностью перестроенный, получивший колоннадную улицу (длина 180, ширина 7,5 м; мощение улиц продолжалось до 522), неск. церквей и мон-рь Богородицы (567), а также синагогу (город не был конфессионально однородным). В Сепфорисе в Галилее христиане даже в визант. эпоху составляли меньшинство, их появление фиксируется после землетрясения 363 г. в зап. части города (остраконы с христ. текстами и символами).
Много открытий делается и в городах Иордании, в т. ч. в Десятиградии: Гадаре, Авиле, Пелле, Герасе и Филадельфии, а также в др. важных точках (Петра, Эсба, Мадаб, Элат). Пелла (восточнее Иордана) уже в кон. IV в. имела епископа и достигла расцвета в VI в.; здесь открыты 3 богатые церкви, перестраивавшиеся с нач. V по нач. VII в. Гераса (юго-восточнее Пеллы) также пережила расцвет в IV в., на что указывают нумизматика и строительство в кон. V-VI в. более 10 церквей (в т. ч. одной - в 530-531 на месте синагоги). Рим. общественные здания использовались не по назначению: на ипподроме появились гончарные мастерские, на форуме - красильни и печи для выжига извести.
С сер. VI в. отмечается упадок хозяйства, что заметно в центрах (Кесария) и на периферии, вдоль границ пустыни к востоку от Мёртвого м. Причины упадка видят в перенаселенности и истощении почв и лишь отчасти во внешних факторах. Все же состояние экономики оставалось устойчивым, что позволяло строить церкви и синагоги. Внутреннее состояние страны в визант. период выглядит мирным, и визант. археология не подтверждает рассказы источников о бурных социальных конфликтах - все форты и крепости, включая легионы, сосредоточены на границе с пустыней Негев на юге и к востоку от Виа Нова Траяна в Иордании; на севере и в прибрежных городах присутствие войск слабо обозначено.
В 1993 г. в Петре при раскопках церкви, в комнате при апсиде были найдены десятки свитков папирусов. Разборка этих свитков, переживших пожар, еще не закончена (ведется в Аммане АКОР, ун-тами Хельсинки и Мичигана). Почти все документы относятся к VI в. и написаны по-гречески и представляют собой семейный архив горожанина Феодора: контракты на покупки, дарственные и росписи приданого. В документах упоминается сельская округа Петры и соседние городки, воины, духовенство и владельцы многих малых усадеб, на к-рых работали арендаторы и рабы. Петра, как следует из ее архива, предстает не «караванным» городом (не упоминается торговля), а аграрным центром вплоть до кон. VI в. Яркую картину жизни маленького городка Нессана в пустыне Негев рисует др. группа папирусов (ок. 200), датированных 512-689 гг. и содержащих рецепты, торговые расписки, финансовые, брачные и бракоразводные контракты, завещания, сельскохозяйственные записи, дела местных гарнизонов.
Археология В. и. внесла огромный вклад в реконструкцию процесса христианизации Вост. Средиземноморья на основе эпиграфики. Так, на плато восточнее Мёртвого м. отмечено ок. 20 некрополей с надгробиями, несущими греч. надписи; 135 из них с точными датами. До 475 г. христ. надписей - всего 4,4%, в посл. четв. V в. их число быстро увеличивается, и во 2-й пол. VI - 1-й четв. VII в. их становится больше, чем языческих. В крупнейшем городе плато Эль-Караке подавляющее большинство христ. надписей были сделаны не ранее VI в., древнейшая - в 449/50 г.; в Ареополе этих надписей нет вообще (епископ появился в Эль-Караке только в 536, в Ареополе - в 449). К югу от Эль-Карака найдено 48 датированных надписей, но первая христ. 505 г. Сходную картину дали Голаны. Сведения, почерпнутые из археологических раскопок, доказывают то, что христиане, язычники и иудеи жили вместе в районах, традиционно считавшихся исключительно иудейскими. Из надписей на общественных зданиях можно сделать заключение о большом количестве религ. зданий в городе: церквей, мон-рей, синагог иудеев и самарян. Но христ. объектов явно больше. По-своему рисуют жизнь христиан в Сиро-Палестинском регионе папирусы: в найденной в Нессане в 30-х гг. XX в. сумке с папирусами (512-689) были обнаружены списки Евангелия от Иоанна, Деяний св. Георгия, апокрифической переписки царя Авгаря, «Энеиды» Вергилия и греч. словаря к ней.
Археология ранневизант. периода фиксирует развитие старых рим. архитектурных традиций, хотя и с нововведениями. Благодаря строительным надписям можно составить представление о периодах строительной активности: один приходится на правление императоров Анастасия I (491-518) и Юстиниана I (527-565), второй - Маврикия (582-602) и Фоки (602-610). Много надписей (особенно о строительстве церквей) относится к персид. периоду после 610 г., до сер. VII в. Строительство осуществляли как гос-во, привлекая армию, так и Церковь, муниципальные власти и частные лица. Надписи сообщают о возведении бань, водопроводов, библиотек, базилик, крепостей, постоялых дворов (с VI в. для паломников).
Для ранневизант. периода характерно медленное изживание остатков язычества и сосуществование христианства с иными религиями, прежде всего с иудаизмом, чему археология Палестины дает наглядный пример. Абсолютное большинство изученных синагог (более 100) датируются кон. III-VIII в., и, хотя они сосредоточены западнее р. Иордан (особенно в Галилее - центре иудаизма в визант. период), их постройки есть на Голанах и в городах вне этих зон (Гераса). Архитектура и мозаичные полы синагог отражают влияние христ. искусства (см. ст. Бет-Альфа), а расположение церквей и синагог буквально бок о бок (в Капернауме между ними всего 30 м) - особенность, отражающая мирное сосуществование иудеев, христиан, самарян и язычников.
Изучение крепостной архитектуры показывает, что рим. система была изменена: старые стены городов перестраивали или возводили новые в более дешевой технике кладки из панцирей с буто-бетонным ядром, свойственной всей В. и. Особо укрепляли ворота и далеко выступающие башни: в Кесарии кон. IV - нач. V в. возводились прямоугольные башни; в Элате - стены (шириной 1, 6 м) с выносом башен на 4 м; городская стена Герасы получила в IV в. ок. 100 (!) выносных башен через каждые 15-20 м.
Крепости и форты визант. периода также сильно отличаются от рим.: их площадь уменьшалась по мере сокращения численности гарнизонов, однако укрепления в целом стали мощнее. Мало изучена архитектура частного дома, но материал для ее истории накоплен значительный. При раскопках большими площадями в Мероне, Сепфорисе, Мампсисе, Умм-эль-Джимале, Пелле, Герасе, Петре и др. установлено, что господствующим типом оставался дом с внутренним двором, куда выходили многочисленные комнаты.
Яркое проявление ранневизант. культуры - мозаики полов, открытие к-рых в Мадабе в 1897 г. стало сенсацией (обзор итогов изучения см. в сб. «Столетие «карты из Мадабы»: The Madaba Map Centenary, 1897-1997: Travelling through the Byzantine Umayyad Period / Ed. M. Piccirillo, E. Alliata. Jerusalem, 1998, 1999). В рим. период мозаики со сценами из классической мифологии украшали жилые здания, с кон. IV в. эта техника в упрощенном виде (из 30 оттенков смальт осталось 10-12) была применена в церквах и синагогах. Церковные мозаики включали христ. символы (кресты), но в целом темы остались прежними: персонификации абстрактных понятий; времена года; сцены охоты; буколика (изображения растений, домашних и диких животных, в т. ч. экзотических и фантастических). Работы одних и тех же мозаичистов охватывают весь юг Вост. Средиземноморья: Палестину, Сирию, Кипр. Пока нет объяснения неравномерности в распределении мозаик. Западнее Иордана (в т. ч. в пустыне Негев) они встречаются постоянно, восточнее - спорадически, и время их создания более позднее; в Иордании до кон. V в. мозаик нет (хотя рим. городков там раскопано очень много), а поздние лежат, за немногими исключениями (церковь в Петре и др.), севернее Эль-Мауджиба.
В изображениях мозаик зафиксированы колоннадные улицы, отдельные здания, храмы, мон-ри и т. д. Они содержат посвятительные надписи (обычно по-гречески), в к-рых выявлена тесная связь клира с общиной, названы имена ктиторов, членов их семей, стоящих за ними социальных групп, даны краткие (обычно только имена) сведения о мозаичистах; указаны мотивы пожертвований (поминание мертвых, исполнение обета и т. д.). Иконография мозаик синагог Палестины отлична от принятой в диаспоре: в Апамее (Сирия) и Сардах IV в. преобладает геометрический стиль, в Палестине (Бет-Альфа, Сепфорис, Тивериада) - сцены с персонажами (в т. ч. из ВЗ), изображение ритуальных предметов (ниша Торы, менора и т. д.) и сюжеты из классического репертуара (времена года; знаки Зодиака; Гелиос или его колесница).
В посл. десятилетия XX в. продвинулось изучение ранневизант. керамики, построены строго датированные колонки стратиграфии на памятниках вдоль границы провинции Аравия (Телль-Хисбан, Пелла, Капернаум, Кесария, Хирбет-Шема, Кейсан, Мерон, Арак-эль-Эмир и др.), Иерусалима; составлена библиография (Herr L. Published Pottery of Palestine. Atlanta, 1996). К VI в. в районе Иерусалима сложились местные центры производства хорошо обожженной керамики (т. н. столовой византийской); в Иордании были распространены расписные блюда с изображениями людей, животных, растений и крестов, к-рые делали в VI-VII вв. в Герасе. Амфоры, являющиеся маркерами товарного обмена, делали в Газе и Ашкелоне, откуда они достигали Египта, Сев. Африки, Балкан и Зап. Европы. Др. тип амфор связан с торговлей на Красном м. и обнаружен в его портах (Элат, Аксум, Береника), в Йемене, Эритрее и в Эфиопии.
Не менее важно изучение производства стекла в Сиро-Палестинском регионе, к-рый снабжал им все древнее Средиземноморье. Химические и морфологические анализы выполнены для сосудов из Герасы. Стеклоделательный комплекс кон. IV в. раскопан под Хайфой (работы Миссурийского ун-та с 1964). Для Палестины характерны также чаши и лампы из стеатита (возможно, связанные с ритуальной практикой иудаизма).
В посл. годы все большее значение придается археологическому изучению визант. города и динамики его развития: планированию при строительстве городов, развитию городских кварталов; роли стациональной литургии (и сакральной топографии) в структурировании городской сети. История формирования христ. города и его взаимоотношений с античной подосновой с т. зр. визант. археологии существенно отличается от складывающейся на основе письменных источников. Эта тема, развитая еще Р. Краутхаймером в кн. «Три христ. столицы» (М.; СПб., 2000), усиленно развивается совр. европ. авторами (В. Брандес, Б. Бренк, Дж. Броджоло, Х. Северин, Ж. М. Спизер, Уорд-Перкинс).
В эпоху расцвета Римской империи ее города имели единый тип инфраструктуры и общественной архитектуры. Трансформацию античного города в период перехода к христианству археология В. и. видит в сокращении площади и (или) смене ядра старого поселения, часто при смене укреплений; распаде территории города внутри его стен на общины; уходе со старого идеологического центра и отказе от системы общественных зданий рим. эпохи с ее зоной общения (форум), центром самоуправления и языческими храмами; вторичном использовании общественных зданий как центров власти (дворцов) или мест публичных церемоний (цирки в Милане и К-поле); росте религ. (особенно епископских) комплексов в IV-V вв., чья топография зависит от практических нужд и возможностей Церкви; перенесении кладбищ в границы города; в резких изменениях в строительной технике (усвоение простейших технологий, переход к массовому вторичному использованию материалов и зданий).
Изменение прежней модели города и строительных технологий в сторону их упрощения отражает не только разрушение структуры общества и экономический упадок, но и формирование на этом фоне иного религ. контекста, новых военных задач и политической организации. Необходимо отметить быстрый рост новой столицы (К-поль), экономически и социокультурно построенной по модели имп. двора, однако из др. городов урбанистический характер развития сохраняли лишь единичные, в основном приморские, центры (Фессалоника, Эфес, Никея, Трапезунд, Херсонес).
В последнее время особое внимание вызывает изучение процесса обращения языческих храмов в христ. Данные визант. археологии не поддержали представлений о разрушении или сожжении христианами языческих храмов сразу после запрета язычества, так же как о немедленном освящении их в качестве церквей. Они рисуют картину временного запустения и обветшания священных участков (теменосов) и лишь позже полную перестройку нек-рых из них в христ. сооружения (примеры святилищ, оставшихся заброшенными, найдены в Газе, Агригенте, Пестуме). Перестройка языческих храмов в христ. приходится на V-VII вв., когда творимая ex novo визант. архитектура уже вполне оформилась.
Особое значение для изучения трансформации ранневизант. города в средневековый имеют результаты работ на периферии Византии - в Причерноморье, в М. Азии, на Ближ. Востоке. Важные сведения получены в ходе сплошного обследования кварталов крымского Херсонеса, целенаправленно изучаемого уже более 50 лет, работ в малоазийских Амории и Приене, раскопок в Герасе, начатых еще в 20-х гг. XX в.
Особую роль в церковной и придворной культуре В. и. играл К-поль. Развитие археологии В. и. во мн. зависит от его изучения: из 500 храмов и мон-рей здесь сохранилось менее 10%, причем утрачен и ряд основных сооружений. Из-за этого, несмотря на многолетние раскопки, ранний К-поль известен хуже, чем древние Рим или Афины. Столица Византии во многом остается неизвестным городом: его детали археологически изучены, но связь между ними устанавливается с трудом. Натурное изучение К-поля за последние десятилетия в сравнении с др. районами В. и. продвигается медленнее, открытия здесь малочисленны и случайны (среди исключений - новые раскопки субструкций Большого дворца). Нек-рые эпохи (лат. правление; время Палеологов) изучают гл. обр. по письменным источникам. Несмотря на активную реставрацию в городе и проводимые там в посл. время конференции по истории Византии (Х Конгресс византинистов в Стамбуле, семинар «Византийский Константинополь»), все еще нет археологического ин-та, специально изучающего визант. период, аналогичного дореволюционному РАИК или Американской школе в Афинах, не сложилась школа урбанистической археологии.
Только в кон. 90-х гг. был поставлен вопрос о комплексном изучении К-поля (симпозиум в ин-те Дамбартон-Окс, 1998 г.; публикация: Constantinople: The Fabric of the City // DOP. 2000. Vol. 54), включающем изучение места античного наследия в эволюции города, структурную перестройку в средневековье, влияние визант. инфраструктуры на развитие тур. Стамбула. Новый подход, отличный от «топографического» метода (восходит к Жилле и Дюканжу, представлен в работах В. Мюллер-Винера и А. Бергера), предполагает не только сравнение результатов натурных исследований ключевых сооружений с текстами, но и их связь с историей частей города, сохранившихся в исламизированном виде (сады Магнаны в комплексе дворца Топкапы; термы, превращенные в хаммам (тур. баня), и т. д.).
В последние годы «белые пятна» в изучении города (окружение сохранившихся памятников, монастырское и дворцовое строительство) пытаются заполнить. Семинар Французского ин-та исследований Анатолии и работы в ун-те Стамбула под рук. Нервы Неджипоглу (Визант. К-поль: памятники, топография и повседневная жизнь, 1999; опубл.: Byzantine Constantinople: Monuments, Topography and Everyday Life / Ed. N. Necipoglu. Leiden; Boston; Kö ln, 2001) затронули вопросы археологии укреплений города, восстановления его древней береговой линии, особенности использования ландшафта в градостроительстве, представили новые открытия (в мон-ре Пантократора, ц. Христа Акаталепта (Календерхане-джами) и др.) и проблемы их интерпретации. Более серьезное внимание привлекают остатки Большого дворца и Вуколеона (их территория очерчена строже, чем ранее, наметились точные локализации нек-рых элементов, напр. Хрисотриклина). Церковное строительство рассматривается теперь в общегородском контексте, с использованием топографических реконструкций, контекстуального подхода к формам городской архитектуры и технологических исследований (работы Оустерхаута: Building Medieval Constantinople // Proc. of the PRM Conf. (1994-1996). Villanova, 1996. Vol. 19/20. P. 35-67; Contextualizing the Later Churches of Constantinople: Suggested Methodologies and a Few Examples // DOP. 2000. Vol. 54. P. 241-251 и др.).
Менее всего известна археология В. и. эпохи краха визант. владычества на Ближ. Востоке и Великого переселения народов в Европе. Независимая от письменных источников археологическая версия истории периода VI-VII вв. еще не сформирована, работа по выделению объектов только начата, к 90-м гг. XX в. не выработано даже керамической хронологии; материалы с кон. VI по IX в. по-прежнему трудно дифференцировать. Стремясь подтвердить традиц. источники, археологию В. и. уже с 50-х гг. XX в. привлекали (А. П. Каждан, Фосс) к восстановлению картины социально-экономического развития Вост. Средиземноморья в «темные века» (см., напр.: Каждан А. П. Визант. города в VII-IX вв. // Сов. Aрх. 1954. Т. 21. С. 164-188). Материалы подтверждают продолжающийся до кон. VI в. расцвет позднеантичной экономики и культуры; затем их упадок под ударами вторжений; последующее медленное восстановление и новый расцвет, не достигший античного уровня, в средневизант. период (напр., экономика Арголиды, согласно исследованиям Сьюзен Алкок и др., сделала резкий скачок в V-VI вв., но в VII-VIII вв. количество новых поселений резко уменьшилось, и со 2-й пол. VII в. их возникновение прекратилось (последние монеты относятся к правлению имп. Фоки)). Контраст между богатством мат-лов поздней античности и пустотой «темных веков» традиционно объясняют, следуя визант. историкам, как внезапный экономический и гос. кризис, осложненный вторжениями варваров в кон. VI-VII в. и араб. нашествием 30-40-х гг. VII в. Археология В. и. позволяет лучше понять внутренние причины этого процесса и по-новому интерпретировать социально-экономический механизм упадка. Это стало возможным благодаря осознанию значимости археологии В. и. для «темных веков» и постепенному накоплению материалов этого периода к кон. ХХ в. (Т. Грегори). Прежде всего в V-VII вв. резко увеличилось число известных в Вост. Средиземноморье поселений. Выяснилось, что расцвет ранневизант. эпохи не уходит корнями глубоко в прошлое: основная часть поселений возникла не в эпоху расцвета античности, а самое раннее на исходе рим. периода (по количеству точно датированных поселений в Беотии и Арголиде в это время уступает только классической эпохе; на Мелосе (ныне Милос), согласно Дж. Сандерсу, они стоят на 1-м месте). Кроме того, ни на Ближ. Востоке, ни на Балканах археологическая картина гибели ранневизант. мира не выглядит внезапной и связанной только с внешними вторжениями. Так, в Сирии неуклонный и медленный регресс раннехрист. общин занял весь VI в. (раскопки Анемуриона) или 2-ю пол. VI в., а наступление ислама предстает лишь одним из факторов, повлекших окончательную гибель.
Т. о., гипотеза упадка городской жизни как внутренний фактор кризиса ранневизант. общества, выдвинутая Кажданом еще в 50-х гг. XX в., была подтверждена объективными данными археологии, свидетельствующими о возможной смене цивилизационной модели. Место господствовавшей в античном обществе структуры расселения (города с окружающими усадьбами) в VI-VII вв. заняла малоструктурированная масса сельских поселков. Большинство их переживало упадок, но размеры частных владений при этом возросли. Разведки в Греции представляют экономику, основанную на равномерном сельскохозяйственном освоении всей территории поселениями (в т. ч. ранее пустовавших участков); до VI в. заметен расцвет сельской жизни и рекультивации старых или экспансии на новые земли; заселяют как лучшие земли побережья, так и труднодоступные (горные) или непригодные для жизни районы.
В большинстве эти поселения возникли в эпоху относительно спокойную, между вторжением Алариха и приходом славян (396-585), следов., стоящий за переменами в экономике системный сдвиг имел внутренние причины. Судя по материалам визант. археологии, развал Римской империи, высвободив энергию местных производств и систем распределения, вызвал бум в экономике Греции, к-рую раньше подавляло производство Италии, Галлии и Сев. Африки. Население распределилось равномернее, создав огромную сеть маленьких сельскохозяйственных поселков, отчасти ориентированных на рынок. В 30-х гг. XX в. Чаленко пришел к выводу о расцвете производства оливкового масла на севере Сирии; сегодня он находит новые тому подтверждения: следы выжимки масла в промышленном масштабе (прессы, емкости для хранения больших количеств жидкостей) и массовое производство амфор (тара для транспортировки) отмечены по всей Греции, что доказывает рыночный характер производства. Много и прямых свидетельств обмена ценностями, художественную посуду из М. Азии и Сев. Африки находят даже на самых бедных поселениях внутри страны и на побережье; малые острова, часто неудобные для жизни и безводные, заселяют в связи с потребностями резко возросшей морской торговли (в пос. Дипорто на о-ве Макронисос открыто 56 зданий, в т. ч. 2 церкви, постройки в порту, 8-комнатные дома).
Т. о., археология В. и. наглядно демонстрирует уровень экономического развития с такой конкретностью, к-рая не соотносима с данными письменных источников для этого периода. Это подтверждает такая особенность культуры V-VI вв., как огромный размер и роскошь раннехрист. базилик Греции. Для храмоздания в подобном масштабе только отказ от строительства языческих святилищ и общественных центров был недостаточен, благодаря устойчиво развивавшейся экономике у Церкви и ее общин должны были сосредоточиться и пополняться огромные материальные средства.
Археологическая модель помогает объяснить и внезапность происшедшей катастрофы: основанную на специализированных производствах и торговле экономику может разрушить относительно небольшой кризис, причем первой жертвой становятся города, полностью зависящие от сельской округи. Археологически было подтверждено существование в этот период террасного земледелия и культивации бедных почв, к-рые дают быстрый прирост продукта, но требуют привлечения больших сил и вложения средств, а впосл.- удобрения, поддержания опорных стен и т. п., в противном случае последует упадок плодородия и обвал террас (геологически зафиксированы крупномасштабные эрозия почв и засоление земли в период поздней античности). В таком контексте военные вторжения в В. и. VI-VII вв. выглядят катализатором, а не причиной катастрофы, к-рая внутренне обусловлена нехваткой сил у центральной власти и местной аристократии, нужных для поддержания сложной продуктивной экономической структуры общества.
Визант. археология показала и механизм передачи позднеантичного наследия средневек. Византии. Обилие и широта разброса периферийных поселений, возникших в период расцвета, обеспечили инфраструктуру такой передачи, позволившей населению мигрировать, пережить первый удар нашествия, включиться в новый образ жизни. Археологически доказано, что основу начавшегося в IX в. возрождения Византии составили пережившие кризис грекоговорящие общины, возникшие еще в период античности. Это касается не только жителей Коринфа, Афин и др. центров, отчасти сохранивших городской характер, но и выживания множества общин в отдаленных местностях (что отразилось в топонимике). Археология фиксирует также перенос активности из больших городов в сельскую округу, вторичное использование руин общественных сооружений рим. эпохи (напр., в окрестностях Коринфа). По-видимому, именно крестьяне-землевладельцы, численность к-рых возросла, как наиболее консервативная среда сохранили до средневизант. периода присущие эллинизму формы культуры и быта.
Возможности визант. археологии в реконструкции системы торговли показал симпозиум 2004 г. в Оксфорде «Торговля Византии (IV-XII вв.): Недавние археологические работы» (Byzantine Trade (4th-12th c.): Recent Archaeological Work). Для ранневизант. периода систему связей восстанавливают на основе анализа перевозок на большие расстояния зерна, амфор с вином и оливковым маслом, художественной столовой посуды. Удается проследить также местные торговые операции; организацию городской торговли; производство и циркуляцию товаров из металлов, слоновой кости, шелка, стекла и керамики. Товары из Византии обнаруживаются в Британии, на Красном и Чёрном морях, даже в Китае. Набор товаров и направление торговых путей устанавливают, картографируя точки кораблекрушений и находки керамической тары (амфор: Peacock D. P. S., Williams D. F. Amphorae and the Roman Economy. L.; N. Y., 1986); изучаются и торговые кварталы отдельных городов (Скифополь, Александрия).
Визант. археология способна освещать вопросы распространения продуктов визант. производства с т. зр. истории культурного влияния Византии на формирование новых христ. гос-в, особенно в Вост. Европе. В числе важных примеров - культура Великой Моравии X-XI вв., во мн. воспринявшая художественные и технические достижения Византии, и культура Др. Руси. Памятники археологии В. и. раскрывают влияние Византии на становление культур Сев. Европы, в т.ч. Англии и Скандинавии, и ее посредническую роль в переносе на Запад элементов культуры ислама. Интерес к этим процессам отражен в программах крупных симпозиумов. Артефакты из Греции достигали побережья Швеции (Бирка) и Исландии; в Скандинавию доставлялись церковные атрибуты из Византии (крест с Деисусом найден в саркофаге датской королевы Дагмар, † 1200); монеты императоров Византии X-XI вв. служили образцом для скандинавских и древнерус. монет, а рельефные орнаменты, восходящие к греч. прототипам Х в. (барабан ц. Осиос Лукас в Фокиде), легли в основу 400 вотивных стел с изображениями креста на Голгофе, собранных в Вестергётланде. Доходили до Скандинавии и визант. свинцовые печати имп. чиновников и церковных иерархов.
В изучении визант. производств (ткани, стеклоделие, строительство, керамическое производство, ювелирное дело и др.) сложился ряд направлений с собственными аналитическими методами, в т. ч. естественно-научными. Они имеют первостепенное значение не только для истории экономики, но также и для искусства, истории религии и Церкви.
История визант. стекла изучает центры производства и его связи с античным и вост. стеклоделием, технологии и их перенос в др. районы мира (в т. ч. на Русь), использование стекла в производстве бытовых и церковных сосудов, украшений, в архитектуре (витраж) и мозаике, в алхимии и др. Визант. стеклоделие тесно связано с рим. традицией, к-рая в I в. до Р. Х. ввела технологию выдувания и превратила стекло в массовую продукцию. Для Др. Руси важно изучение визант. стеклянных сосудов, браслетов, бус X-XIII вв., импорт к-рых был очень активен (О. М. Олейников). В церковном ювелирном искусстве стеклоделие важно для изучения производства эмалей (Т. И. Макарова) и литиков - стеклянных подражаний иконкам из камня. Изучается вопрос о происхождении витражного стекла в храмах К-поля (мон-рь Липса и др.) и Руси (Чернигов, Владимир, Ст. Рязань) в XII в.
Особую роль в культуре В. и. играло производство шелка и его распределение (о торговле; имп. дарах монархам Европы см.: Muthesius A. Byzantine Silk Weaving: AD 400 to AD 1200. Vienna, 1997). До VI в. шелк привозили из Китая и Центр. Азии (при раскопках находят печати VII-VIII вв. торговцев шелком); к Х в. было налажено местное производство (в т. ч. пурпурных тканей) в Коринфе, Афинах, Фивах и др. Центром торговли шелком с Русью и Болгарией была Фессалоника, в Зап. Европу он попадал через посредство Венеции. Археология В. и. изучает производство и распространение художественных тканей по находкам в погребениях (церковные ткани и облачения) с сохраняющейся органикой (раннесредневек. Мощевая Балка на Сев. Кавказе; средневек. курганы и погребения в церквах России и Украины; в Зап. Европе). Для изучения последних особый интерес представляют результаты недавней выставки тканей из погребений в соборе Бамберга (кат. под ред. Г. Хельмеке: «Byzantinische und Orientalische Seidenstoffe: Grabfunde aus der Sepultur der Bambergen Domherren. Bamberg, 2001).
Изучение визант. археологии дает сведения о производстве строительных материалов, об организации производства мрамора в ранневизант. период, о переработке его в архитектурные детали на месте добычи, о производстве искусственного мрамора и скульптуры из него, архитектурной поливной керамики «никомидийского» типа (половой плитки, стенных украшений, икон) в К-поле, Вифинии и Болгарии, собранные в сб. «Константинополь и его округа» (под ред. С. Манго и Ж. Дагрона). Особую отрасль производства составляли керамические материалы: кирпич (изучение возглавляет Дж. Бардилл), кровельная черепица, половые плитки, трубы для дренажей и кладки сводов, декоративные архитектурные формы. Наиболее полный обзор по строительному производству в средневизант. (а отчасти в ранний и поздний) период дан в монографии Оустерхаута «Визант. мастера-строители» (Master Builders of Byzantium. Princeton (N. J.), 1999).
Изучение производства играет огромную роль для внутреннего развития визант. археологии. Так, непременным условием датирования является изучение керамического производства. Впервые хроно-стратиграфическая шкала на основе керамики создана в 30-х гг. XX в. по результатам раскопок ипподрома и Большого дворца (Д. Толбот Райс и др.), затем Афин (работы А. Франц) и Коринфа (работы Ч. Моргана). К 60-м гг. общую типологию и хронологию керамики установили для среднего и позднего периодов; к 90-м гг. были соотнесены шкалы К-поля и Греции (специальная подборка в «Cahiers Archéologiques». 1954. N 7). Отдельные типы изучали франц. (В. Франсуа, Ж. П. Содини, Спизер) и нем. (У. Пешлов) археологи, ученые из Греции, Турции и др. (библиогр. см.: Franç ois V. Bibliographie analitique sur la céramique byzantine à glaç ure. Istanbul; P., 1997). Первый (неполный) обзор керамического производства в В. и. выполнен в 2001 г. англ. ученым К. Дарком. С сер. XX в. фундаментальные исследования по визант. керамике велись в СССР, прежде всего на основе работ в Крыму (Херсонес) и на Кавказе (А. Якобсон); продолжаются они и в России (А. Романчук и др.), затрагивая вопросы проникновения визант. товаров в Древнерусское и Московское гос-во (В. Коваль и др.).
Лучше всего изучена керамическая хронология V-VII вв., разработанная в трудах Дж. Хейеса на памятниках с обильным нумизматическим материалом (даты определены в пределах неск. десятилетий); с помощью лабораторных методов установлены пути проникновения визант. амфор в Сев. Африку и Зап. Европу (важные сведения дает изучение мест кораблекрушения: корабль у мыса Кызылбурун (Зап. Турция) с амфорами Х в., перевозивший архитектурные детали VI в.). Аналитическая работа ведется в Дамбартон-Окс, ун-те Иллинойса, в Англии (Оксфорд, Саутгемптон, Рединг). Изучено формирование высокотехнологичной краснолощеной визант. керамики из «позднеримской» (североафриканской, египетской, малоазийской). Доказана непрерывность производства глазурованных сосудов с рим. до конца ранневизант. времени (V - нач. VII в., в т. ч. в остатках кораблекрушения у берегов М. Азии (Яссыада II, ок. 625-626), что разрушает представление об их изобретении в мусульм. мире. Обнаружено также невизант. происхождение нек-рых распространенных в XIII-XIV вв. керамических типов (т. н. керамика св. Симеона и др.; библиография: La ceramica nel Mondo Bizantino tra 11 e 15 sec. e i suoi rapporti con l'Italia / Ed. S. Gelichi. Firenze, 1993). Обобщены сведения об использовании поливной керамики в церковном обиходе, для производства икон, популярных в Болгарии, известных в Греции и К-поле (1-й полный свод: Totev T. The Ceramic Icon in Medieval Bulgaria. Sofia, 1999).
Визант. археология зародилась и долго развивалась как археология Церкви и империи. Наиболее полно ее потенциал раскрыт в сфере входящей в нее археологии церковной, а также в специальных исторических дисциплинах, эпиграфике, нумизматике, сигиллографии.
I. Архитектурная археология. Раскопки отдельных храмов и мон-рей - наиболее традиц. часть археологии В. и., именно на них основана типология (прежде всего керамическая) и стратиграфия, а следов., и хронология. Не дублируя историко-архитектурного изучения памятников, визант. археология обеспечивает высокую степень подробности в изучении истории строительной техники. На ее реконструкции литургической планировки и обустройства храмов во мн. основывается их функциональная, символическая и смысловая интерпретации; существенно меняется сам подход к изучению архитектуры: на первый план выходят взаимоотношения мастеров и ктиторов, особое внимание уделяется позднейшему периоду (XIII-XV вв.).
Натурные исследования, традиционно ограниченные отдельными памятниками, резко меняют представления о давно известных сооружениях. Так, ц. Христа Акаталепта, ранее относимая к IX в. (Краутхаймер, Кольвиц) и связывавшаяся с храмами типа Св. Софии в Фессалонике, св. Климента в Анкаре и ц. Успения в Никее, после натурного обследования (Страйкер, Кубан, с 1966) была передатирована (по монетам) первыми годами XIII в. Важные открытия связаны и с исследованиями Св. Софии К-польской, а в последние годы - с работами Оустерхаута и М. Анунбей в мон-ре Пантократор, где изучение сводов неожиданно дало примеры археологической стратиграфии: закрытые комплексы находок (серия амфор XII в.), вторично использованные кирпичи VI в. и т. п.
В архитектурную археологию введен широкий круг естественно-научных дисциплин, составив т. н. длинную цепь годовых колец (от 362 до средневизант. периода), дендрохронология заложила основу независимой датировки памятников. Мн. даты были уточнены (как оказалось, ц. Св. Ирины после землетрясения 740 перестроили не сразу, а не ранее 753; балки баптистерия Св. Софии указали на неизвестный ремонт после 814; комната с мозаикой над ее вестибюлем оказалась датированной после 854, а помещение в сев.-вост. контрфорсе - после 892). К IX в. удалось также отнести ряд зданий, считавшихся более древними: Фатих-джами в Трилье датирована после 799 г. (до этого считалась самым ранним храмом типа вписанного креста), а храм Св. Софии в Визе - после 833 г. (даты П. Я. Кунихолма, Корнелльский ун-т).
Достижения визант. археологии позволили отказаться от «типологической схемы» истории визант. архитектуры, господствовавшей до сер. XX в. (Ван Миллинген, Эберсольт, отчасти Краутхаймер), и от идеи происхождения крестово-купольного храма от базилик с куполом над средокрестием, ранее относимых к эпохе имп. Василия I: Богородицы Паммакаристос (Фетхие-джами), Гюль-джами, ц. Христа Акаталепта, ц. святых Петра и Марка (Атик-Мустафа-паша-джами). Эти храмы оказались принадлежащими к XII - нач. XIII в. (до 1204) (обзор дискуссии см.: Ousterhout R. The Byzantine Church at Enez: Proc. in 12th Cent. Architecture // JÖB. 1985. Bd. 35. S. 262-280). И напротив, более ранние датировки, нач. Х в., получили 2 храма со вполне развитым планом типа вписанного креста и куполом на 4 колоннах. Удалось доказать, что купола, действительно, вводились в VIII-Х вв. во мн. небольших древних базиликах под К-полем, в Сельчиклере (Фригия, раскопки Н. Фиратли), в Амории, в Кидне, в Бююкада под Амасрой; ц. св. Иоанна в Пелекете, в Фатих-джами в Трилье, ц. Н в Сиде, возможно ц. святых Петра и Марка. Археология В. и. доказала, что в нач. средневизант. периода господствовало типологическое разнообразие; что новый тип развился путем переработки раннехрист. зданий церковных построек, что перестройка в VIII в. ц. Св. Ирины отразилась в таких храмах IX в., как ц. в Визе (Фракия) и в Дереагзы (Ликия).
Существенно обогатилась и общая картина развития средневизант. архитектуры. Было установлено, что в эпоху Палеологов в К-поле достраивали и трансформировали старые храмы, а новые возводили в основном в провинциальных столицах (Трапезунд, Месемврия, Фессалоника, Арта, Мистра), т. о. была объяснена «иррегулярность» средневизант. композиций, возникавшая от постоянных перестроек.
Иначе выглядит сегодня и проблема обращения визант. мастеров к наследию античности. К древним памятникам с целью добычи строительных деталей часто обращались уже в ранневизант. эпоху (их собирали из др. городов при строительстве К-поля; имп. Юстиниан вывез из Афин колонны для постройки Св. Софии; после полного разрушения Филипп землетрясением VII в. колонны и иные детали были собраны для вторичного использования). Практическая потребность сочеталась со стремлением подчеркнуть преемство от классического прошлого, что выразилось в переустройстве древних храмов (Парфенон и Эрехтейон на Акрополе; храм Гефеста на Агоре в Афинах; мавзолей имп. Галерия в Фессалонике, мастерская Фидия в Олимпии) в церкви (VII в.). В ср. века та же цель достигалась использованием мраморных деталей древних построек в новых, кирпичных зданиях (напр., ц. Богородицы в Орхомене; М. Митрополия в Афинах, XII (?) в.).
II. Археология мон-рей. Существенную часть археологии В. и. составляет комплексное изучение визант. мон-рей, прежде всего древнейших и мало известных общин нач. IV-VI в. Они были обнаружены в Египте и на Ближ. Востоке (особенно между Хевроном и Иерихоном, включая Иудейскую пустыню и район Иерусалима; мон-рь в Скифополе и на горе Нево). В Египте работали с кон. XIX в. франц., затем амер., польск. и др. археологи; систематические исследования в Сиро-Палестинском регионе осуществлены только в посл. трети ХХ в., когда были изучены десятки памятников на юге Синайского п-ова (с 70-х гг.- израильский Департамент древностей) и в Иудейской пустыне (с 80-х гг.). Они дали возможность судить о реальном устройстве древних монастырских комплексов.
Так, лавра св. Саввы Освященного занимала зону длиной ок. 2 км; ее кельи включали жилое помещение, двор, цистерну для сбора дождя, иногда - отдельную молельню; нек-рые кельи рассчитаны на 2-3 монахов. В лавре св. Герасима в долине Иордана, где в эпоху расцвета (V-VI вв.) жило до 100 иноков, открыты десятки келий (отдельно стоящих или вырубленных в скале), широко разбросанных на местности, и центральная общежительная группа зданий. Из киновий хорошо сохранился мон-рь св. Мартирия (Хирбет-эль-Мурасас) (сер. V в.) на пути между Иерихоном и Иерусалимом. Его стена (78´ 68 м) охватывала церковь, 2 часовни, кладбище, кухню, трапезную, кладовые, жилища, подземную систему для сбора воды и даже (что необычно) маленькую баню; полы украшала мозаика. Снаружи оставались часовня, стойла и жилище для паломников (мат-лы см.: Ancient Churches Revealed / Ed. J. Tsafrir. Jerusalem, 1993).
В Иордании в 1996 г. были завершены длительные раскопки мон-ря св. Лота (Дейр-Айн-Абата, V-VII вв., окончательно покинут в IX в.). Его главная базилика включала естественную пещеру, где, по представлениям византийцев, укрывался Лот с дочерьми по разрушении Содома; с юга от базилики находился бассейн для воды, с севера - общая трапезная с очагом, крытое кладбище и общежитие для паломников; масса отдельных келий располагалась выше по склонам. В храме открыты 5 мозаичных полов с греч. надписями и датами 605 и 691 гг., в 3 надписях на камнях упомянут св. Лот.
В 80-90-х гг. XX в. открыты многочисленные остатки визант. мон-рей Ближ. Востока, напр. уникальный мон-рь IV - кон. VI в. в Талль-Бие, в верхнем течении Евфрата (район древней Эдессы). Он обладал развитой планировкой: здания из сырцовых кирпичей группировались вокруг атриума и ряда внутренних дворов; общая трапезная имела сложный план. Полы 3 помещений украшали дорогие мозаики с надписями: в надписи 509 г. в помещении при входе перечисляется клир церкви; в алтаре пол 595 г. покрывала мозаика с плетеным орнаментом, птицами, цветами, чашей и крестом; в погребальном зале изображен олень под огромной пальмой.
В процессе изучения скальных мон-рей Каппадокии, Крыма и др. областей все чаще ставится вопрос о правомерности отнесения их к монастырским постройкам (в статьях Оустерхаута и др. авторов). Следует также отметить начало обобщения материалов по типам сооружений, свойственных исключительно мон-рям (Popović Sv. The «Trapeza» in Cenobitic Monasteries: Archit. and Spiritual Context // DOP. 1998. Vol. 52. P. 281-303)
Городские обители изучены хуже пустынных. К последним публикациям (2003) относятся материалы работ Б. Мазара (1968-1978) к югу от Храмовой горы в Иерусалиме, вблизи его Тройных врат, где изучены остатки мон-ря Девственниц (2-я пол. IV - нач. VII в.), поставленные на месте предвходового сооружения Храма эпохи Ирода Великого и частично использовавшие его кладки. Это типичная, хотя и большая, прямоугольная постройка в 3 уровнях, с внутренним двором. Кроме субструкции и наземной части кое-где сохранились стены 2-го этажа, на к-рый вели каменные лестницы, антресоли. Полы в интерьере мостили камнем и мозаикой (2), стены штукатурили. Христ. назначение комплекса подтверждается большим числом находок знаков креста (граффити, утварь из металла, резьба мраморной алтарной преграды и др.). В сер. VI в. 1/3 мон-ря была перестроена под кухню, соединенную с общежитием для паломников, др. треть заняли лавки, и только внутренняя часть здания осталась в распоряжении монашествующих; к мон-рю была пристроена винодельня. Из описания паломника Феодосия известно, что монахини никогда не покидали обители, даже кладбище располагалось внутри ее, однако погребений не обнаружено. Монастырская церковь помещалась во 2-м этаже, причем в качестве реликвариев использовались старые оссуарии с еврейских некрополей. Мон-рь погиб во время борьбы с персами в 614 г. (дошли слои пожара и сломанное оружие), после чего уже не восстанавливался.
Можно указать и на работы, проведенные Библейской и археологической французской школой в Иерусалиме, в мон-ре св. Стефана в Иерусалиме, история к-рого хорошо подкреплена письменными источниками, богатым археологическим материалом. Особенно интересно активное использование в исследовании методов антропологии, позволяющих выявить особенности, напр., обособленных монашеских общин, возрастной состав погребенных, систему питания и мн. др. На основе изучения останков усопших, собранных в ходе раскопок (ок. 15 тыс.), С. Шеридан была построена биокультурная модель жизни в мон-ре, сопоставленная с данными по мон-рям Иудейской пустыни того же периода - сер. V - нач. VII в. В мон-ре жили здоровые, привычные к лишениям мужчины, умиравшие в основном в возрасте за 40 лет (до 1/3 погребенных составляли несовершеннолетние); распространенной болезнью был артрит (особенно коленных суставов).
Использование естественных наук позволяет изучать такие сложные явления, как взаимодействие религ. общин (прежде всего мон-рей) со средой, или восстанавливать, опираясь на археоботанику, условия питания, посты и праздники, отношение к пище пустынников в мон-рях Египта V-VII вв. (Ком-эн-Нана). Наряду с этим развиваются и традиц. методы исследований, опирающиеся на иконографию монастырских комплексов (напр.: Baumann P. Spätantike Stifter im Heiligen Land: Darstellungen und Inschriften auf Bodenmosaiken in Kirchen, Synagogen und Privathäusern. Wiesbaden, 1999).
III. Археология паломничества. Особым направлением археологии В. и. является изучение паломничества как историко-культурного явления. В той части, к-рая связана с изучением архитектурных комплексов св. мест в Палестине и за ее пределами в визант. эпоху, она тесно смыкается с архитектурной и монастырской археологией наряду с исследованием таких известных центров паломничества, как Калъат-Симъан в Сирии или Абу-Мина в Египте.
Комплекс Дора-Дор, раскопанный Клодин Дофен,- огромный храм эпохи имп. Юстиниана I в Тивериаде (на горе Береника), где местной реликвией служил культовый камень бронзового века, заложенный под престол; т. н. комплекс Кафизма Богородицы сер. V в.- одно из главных св. мест, почитавшееся как место отдыха Св. семейства на их пути в Египет. Этот комплекс открыт в 1992 г. на землях К-польского Патриархата, между Иерусалимом и Вифлеемом, в наст. время раскопан его главный храм, октагональный в плане, с обширными, роскошными мозаичными полами. Это один из первых храмов, посвященных Богородице после постановлений Эфесского и Халкидонского Вселенских Соборов.
Вне Палестины одним из самых известных мест визант. паломничества был чрезвычайно богатый памятниками Эфес - столица провинции Асия и место Вселенских Соборов. Сюда сходились для поклонения местам, связанным с памятью Богородицы, Марии Магдалины, апостолов Павла и Тимофея, евангелиста Иоанна, дочерей ап. Филиппа, пещеры Семи отроков Эфесских. В 1895 г. австр. экспедиция приступила к раскопкам в античной части города, в 1902 г. открыли (Р. Хеберди) первую визант. церковь, затем огромную (т. н. двойную, длина 265 м) базилику Богородицы - первый кафедральный собор Эфеса (изучение продолжалось до 80-х гг. XX в.) и примыкавший к ней епископальный комплекс рубежа V-VI вв., привлекавшие пилигримов до позднего средневековья. В 20-х гг. Й. Кайль обследовал пещеры Семи отроков Эфесских с церковью V в. и храм на месте погребения ап. Иоанна (в 2 км от античного Эфеса, под руинами собора нового города VII-XII вв.- большого крестообразного здания, достигшего в эпоху имп. Юстиниана длины 110 м). Работы в Эфесе не прекращаются по сей день; в 1996-1998 гг. в гроте св. ап. Павла были зафиксированы 300 паломнических надписей и фреска с редчайшей иконографией на сюжет «Деяний ап. Павла и св. Феклы», единственное пока реальное свидетельство пребывания ап. Павла в Эфесе. Тип др. почитаемого памятника, «гробница ап. Луки», после работ 1997-2000 гг. был интерпретирован как ротонда II в., перестроенная в церковь в ранневизант. эпоху (см.: Frühchristliches und Byzantinisches Ephesos / [Ed. R. Pillinger et al.] W., 1999; и публикации в австр. ежегоднике Mitteilungen zur christl. Archaeologie. W., 2000. Bd. 6; 2001. Bd. 7).
Второе направление в археологии паломничества - изучение типов евлогий, методов их производства в Византии, форм бытования, путей и географии их распространения в ареале от Англии до Памира. Эта тема была широко представлена на XII Конгрессе христ. археологии в Бонне в 1991 г. и симпозиуме 2000 г. в Дамбартон-Окс (Vikan G. Byzantine Pilgrimage Art. Wash., 1982; Blessings of Pilgrimage. Urbana; Chicago, 1990; Akten des XII. Intern. Kongr. für christliche Archäologie. 1991, Bonn. Münster, 1995. Tl. 1; Pilgrimage in the Byzantine Empire, 7th-15th Cent.: DO Symp. 2000 // DOP. 2000. Vol. 54. P. 283-284). Евлогиями служили изделия из различных материалов (стекло, металл, дерево и др.), но наиболее массовый вид паломнических евлогий делался из глины, на к-рую штампом наносили изображения. Фляги для св. воды из Абу-Мины, святилища св. Иоанна в Эфесе и др.; «жетоны» (медалеобразные предметы), отражающие географию св. мест Вост. Средиземноморья. Среди сюжетов много необычных. Так, изображение корня мандрагоры и имени царя Соломона на жетоне базилики в честь царя Давида под Вифлеемом (?) - единственный случай использования ветхозаветной темы в евлогиях со Св. земли сер. VI - нач. VII в. (раскрыт израильским археологом Л. Рахмани; ампулы для масла в виде узких сосудов, часто со штампами-монограммами (лат. unguentaria)). Последние мало изучены, но широко представлены в Стамбуле и по всему Средиземноморью, включая Испанию, Сев. Африку и Причерноморье.
Среди продукции нек-рых мастерских средневизант. эпохи (напр., в Коринфе, где часть горнов располагалась вблизи церквей), где изготавливали поливную посуду и стекло, были и сосуды для пилигримов, на что указывают отштампованные греч. монограммы имен святых (Михаил, Константин, Филипп, Георгий), а также знаки креста, звезды, треугольника и т. п.
IV. Археология погребений. Памятники обряда погребения обладают для визант. археологии первостепенной важностью, однако в их изучении есть ряд особенностей, отличных от др. областей археологии. Прежде всего религ. содержание погребения усопших христиан хорошо известно из церковной и исторической, письменной и устной традиций и изучение его с т. зр. археологии может добавить только отдельные детали. Из источников можно почерпнуть и сведения об основных формах обряда (ориентации тела по сторонам света, облачение, оформление места упокоения и т. д.). Наконец, христианство предполагает при погребении скромность сопутствующего инвентаря или его полное отсутствие.
Все это ориентирует археологию В. и. при изучении мест упокоения на выяснение более сложных вопросов, таких как соотношение архитектурного и художественного оформления некрополей с традицией поминальных служб и почитания останков христиан; типологическая, иконографическая и эпиграфическая интерпретация вместилищ останков (гробов, саркофагов, оссуариев и др.) и надгробных памятников; организация пространства кладбищ как вне, так и внутри церквей; оттенки исторически фиксируемых форм погребения в особые периоды (прежде всего переходный от язычества к христианству) и в особых местных или социальных условиях. Особым направлением в изучении погребального обряда можно считать также исследование почитания в В. и. мощей святых, историю их переноса, оформление поклонения им.
Обобщение огромного материала по археологии погребального обряда в Византии началось в 50-х гг. XX в. с каталогизации коллекций и анализа письменных данных по истории имп. захоронений, порфировых саркофагов в К-поле (труды А. А. Васильева, С. Манго, Ф. Грирсона и др.).
Это направление обогатили материалы раскопок в крупных средневизант. храмах (мон-ри Липса, Пантократора и Хора, Мирелейон и др.), а также разработка типологии всех видов погребальных сооружений и знаков, к-рыми были отмечены индивидуальные погребения, в т. ч. в средневизант. период. Очень плохо изучен инвентарь погребений, что приводит зачастую к публикации необоснованных гипотез при находке отдельных предметов, прежде всего сосудов, в погребениях (напр., стеклянного кубка из Берчето в Италии). Это направление получило большее развитие в странах, формально относившихся к Византии или связанных с ней религиозно и культурно (на Балканах, в Причерноморье, на Руси).
Первоначально интерес вызывали погребения аристократических семей внутри храмов, но в посл. десятилетие подход стал системным: изучается влияние погребений в церквах на организацию их внутреннего пространства и на развитие программ его декорации (см., напр., Поповић Д. Српски владарски гроб у средњем веку. Београд, 1992); влияние размещения некрополей на развитие городских и сельских поселений, в т. ч. в процессе перехода от язычества к христианству. Проблемы погребальной практики в визант. обществе становятся темой специальных обсуждений (GOTR. 1984. Vol. 29) или поднимаются в ходе дискуссий о проблемах исторической памяти и эсхатологии в Византии (напр., материалы симпозиума по эсхатологии Византии - Byzantine Eschatology: Views on Death and the Last Things, 8th to 15th Cent.: Symp., 1999 // DOP. 2001. Vol. 55).
Стремительно растет значение антропологических исследований, поскольку зачастую они составляют основной комплекс сведений при раскопках рядовых некрополей, где нет остатков монументальной архитектуры, саркофагов, мемориальных знаков и т. д. Естественно-научный анализ костных останков позволяет провести исследование не только половозрастного состава погребенных, но и предположить систему питания и род занятий усопшего, предположить его социальный статус, полученные при жизни травмы, причины смерти и т. п. (напр., анализ зубной эмали позволил определить, что основу питания жителей деревень ранневизант. эпохи в Иордании (Саад и Ясила) составляли зерновые). В Иордании важные сведения по антропологии раннехрист. некрополя получены в Хирбет-эс-Самре (древняя Хатита к северу от Аммана, раскопки 90-х гг. XX в.), где изучено ок. 150 погребений VI-VII вв. на кладбище, за городской стеной. Они совершены в плитчатых могилах, имеют ориентировку запад-восток и отмечены вертикальными стелами; на большинстве (875 экз.) сохранился знак креста, иногда краткая надпись по-гречески; сохранилась часть погребального инвентаря (нательные крестики и иные ювелирные изделия (в т. ч. золотые), монеты, изделия из бронзы, железа и кости, керамические лампы, сосуды из стекла). Особенность этого некрополя - очень ранний ср. возраст погребенных, ок. 17 лет. Из последних работ по ранневизант. погребальной археологии важен окончательный отчет о работах в Хисбане, где дана сравнительная типология гробниц Палестины и Иордании (Krug H. P. Comparative Roman and Byzantine Tombs in Transjordan // The Necropolis of Hesban: A Typology of Tombs / Ed. S. D. Waterhouse. Berrien Springs (Mich.), 1998).
V. Археология церковной утвари и реликвий - одно из самых старых и традиц. направлений визант. археологии. Основная тенденция в изучении визант. церковной утвари сегодня - переход от анализа и интерпретации отдельных выдающихся произведений прикладного искусства к созданию системных и региональных сводов артефактов, а также применение более строгого источниковедческого подхода к их атрибуциям.
Самые известные сир. клады литургического серебра из Стумы (Археологический музей, Стамбул), Рихи (Дамбартон-Окс), Хамы (Худож. галерея Уолтерса, Балтимор, США) и Антиохии (Метрополитен-музей и Дамбартон-Окс) возведены М. Манделл-Манго (каталог выставки «Silver from Early Byzantium» в Худож. галерее Уолтерса, 1986) к кладу из Стумы (по соседству с Капер-Кораоном). Литургист Р. Тафт сопоставил сведения об археологических находках лжиц для причастия с материалами письменных источников и предложил вывести значительную их часть из области литургических объектов, указав на возможность их использования в др. церковных обрядах (в т. ч. погребальных - лжицы часто встречают в погребениях, напр., «инвентарь» Св. Софии XIV в. указывает «лжицу для миро»). Он отметил, что отнесение лжиц к сфере визант. культуры допустимо только с т. зр. истории искусств, в литургическом плане они не имеют ничего собственно визант., и поставил вопрос об их «литургической дате», уточнив, что до VIII в. источники не говорят об употреблении лжиц для причастия. Особое внимание уделяется лампадам и переносным светильникам, игравшим огромную роль в богослужении в целом, а также в обряде погребения и др., а потому ставшим одной из самых ранних групп артефактов с христ. символикой. К церковной утвари стремятся отнести и нек-рые др. массовые предметы, напр. маленькие одноручные кувшинчики (с желто-зеленой поливой и неполивные), встреченные в слоях VIII-IX и XI вв. и использовавшиеся для хранения и возлияния елея.
Одно из разработанных направлений в визант. археологии - оформление поклонения реликвиям - в России получило новый толчок к развитию, после проведения Центром восточнохрист. культуры конференции и совместной с ГММК выставки (Христ. реликвии в Московском Кремле: Каталог выставки. М., 2000). Изучение как массовых, так и высокохудожественных объектов, связанных с реликвиями, велось и успешно ведется как зарубежными, так и рус. учеными. Прежде всего это исследование крестов-реликвариев, часто называемых энколпионами. Кроме сводов по провинциям (напр., Г. Атанасова по Румынии) следует отметить свод К. Хорничковой по Центр. Европе и свод энколпионов Руси, начатый еще в сер. ХХ в. Г. Ф. Корзухиной и законченный в 2003 г. А. А. Песковой; использование крестов-реликвариев (и вообще нательных крестов) в качестве молитвенных, вмонтированных в колонны и парапеты Св. Софии К-польской, рассмотрено Тетерятниковой. Для изучения художественных форм в оформлении реликвий огромное значение имела деятельность рус. ученых - хранителей коллекций ГЭ А. В. Банк и В. Н. Залесской.
Особый интерес всегда вызывали реликвии, хранившиеся в столице Византии. Сбор данных о судьбах реликвий К-поля, вывезенных в Зап. Европу после разгрома К-поля крестоносцами в 1204 г., много лет ведет по специальной программе Ж. Дюран, а изучение реликвий, попавших в руки турок после 1453 г. и сохраненных в малодоступном дворце султанов Топкапы, только начинается (И. Калаврезу).